Побесновавшись, Вагнер налил себе коньяку из маленького зеркального бара, крикнув сварливо: «Это мой, имею право!» — выпил, закурил и сказал нормальным голосом:
— Дверь не взломана, лоджия закрыта, шестой этаж. Делаем вывод: у придурка есть ключи. Я должен с ним увидеться.
— Зачем?
— Поскольку Юлик, судя по всему, законченный придурок, он мог позаимствовать «Марию Магдалину» на память о зарезанной возлюбленной или в видах плагиата, черт его знает! Да просто рука не поднялась уничтожить… Ведь не исключено?
— Не исключено, — согласился я. — Но роман не окончен.
— Об этом никто, кроме меня… — издатель осекся, в черных, как угли (как у Моравы, вспомнилось), глазах зажегся мрачный огонек, — и кроме тебя, никто не знает.
— Убийца знает.
— С ним я попытаюсь договориться. А ты! Учти, Черкасов, хуже будет.
— Успокойся на мой счет. Я человек простой, не творец.
— Твоя простота мне обходится дороже воровства! Совесть не мучает?
— Меня много чего мучает.
— Это правильно. Потому что своим юродством ты убил талант… Ладно, пока живи. Главное — роман найти, а дописать не проблема, там немного. А еще лучше — конкурс объявить, — издатель вслух строил воздушные замки. — Трагическая гибель юного гения в заколдованном лесу! Кто достоин завершить «Марию Магдалину в зеркалах» — убойный пиар!
— Видишь, как все славно складывается.
— Не надо так шутить, Черкасов.
— То ты готов на «счетчик», то на сделку!
— Нормально. Сначала дело, потом чувства. Не наоборот же.
— Джон Ильич…
— Джон. Теперь уж Джон.
— Джон, у тебя была любовная связь с Юлой?
Он долго и цепко изучал мое лицо.
— Это что, ревность задним числом?
— Нет, я хочу осмыслить мотив преступления: реальный роман лежал в его основе или литературный?
— Юлиан-отступник же сказал: ревность.
— И выкрал текст?
— За ревность меньше дадут. Так он надеется. — Вагнер жестко улыбнулся. — Хочешь пари, что убийца получит по полной?
— Я не уверен, что Громов убийца.
— Так он признался или нет?
— Признался, но у меня есть сомнения.
— У абсурдиста совсем крыша поехала? — живо подхватил Джон Ильич. — Может, она жива? Копай, Черкасов!
— Копаю. Никто не признался, что был ее любовником, но «прошлое» у нее было.
— Кто «никто»?
— Денис, например, или Страстов. Или ты. Ты не ответил на мой вопрос.
— Я относился к Юленьке, как к дочери.
— У тебя дочери есть?
— Аж две. Плюс жена.
— И ты к ним относишься, как к Юле?
— Я считаю твои вопросы некорректными, — отмахнулся дядя Джо; выпуклая лысина его меж кудрей вспотела.
