— Юла говорит, что начала писать за ресторанным столиком в Доме литераторов.
— Ну и что? Не все ли равно, где рок (мистер Мак-Фатум — помните у Набокова?) застигнет. Ко мне впервые он пришел на уроке алгебры, которую я терпеть не мог. В Дубовом зале я иногда видел ее, но не замечал, чтоб она писала физически, так сказать. Значит, в воображении.
— А с кем она бывала в ЦДЛ, не помните?
— Помню, с вами. — Юлий усмехнулся. — Ревность к прошлому характерна, скорее, для южан — «зарэжу!» — у вас внешность северянина.
— У вас тоже. Не я ревную.
— А кто?
— Да вот мечтаю этого пылкого «мавра» вычислить. Ее кто-то преследует, а кто — мы не знаем.
— Дело серьезное. Культовые фигуры реально подвергаются опасности, тем более автор таких откровений, — произнесено с эмоциональным нажимом.
— Каких таких?
— Сексуально-религиозных. Вкусный кусманчик для извращенцев.
— Вы ж Глан не читали!
— Имеющий уши слышит — интервью в «Русском Логосе» помните?.. Так вот. В ЦДЛ она бывала до вас с дядей Джо.
— Ну, издатель не будет дергать курочку, несущую… кстати, вы видели черную курицу с разноперым петухом?
Юлий закурил последнюю сигарету и поинтересовался:
— Где?
— Во сне.
Только понесло меня в сон, вдруг мерещится: я в подземелье, погребен заживо, задыхаюсь… Пришлось включить настольную лампу; при свете я спал как убитый, но проснулся рано. С панической мыслью: а не прервать ли отпуск, не уйти ли в экспедицию — в любую, в какую возьмут, в Гималаи, на Тибет… словом, куда подальше! Инстинкт самозащиты во мне развит будь здоров, но тайна, «что гибелью грозит», влекла сильнее, почти как любовь.
Бормоча продолжение завораживающих этих строк — «для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья — бессмертья, может быть, залог!» — я вышел в дедовском коричневом халате на балкон. На своем дымил Платон, явно меня поджидая, и тоже в халате, только в черном. Мы сблизились, как заговорщики, я вкратце описал мои вчерашние «хождения по мукам», резюмируя:
— Таким образом, избушку заперли, оставив на столике бутылку и бокалы с вином.
— Ничего не тронули, имея намерения вызвать «органы»? — вставил Покровский полувопросительно,
— Бесполезно вызывать: нет тела — нет «дела». К тому же кое-что тронули: я не увидел на тахте сумочку Юлии и фотографию за рамой зеркала.
— Чью?
— Девичье лицо, роскошные черные волосы, но черты я при свечке не рассмотрел… Однако ощущение осталось странное: где-то я эту девушку видел.
— Вспоминайте. Может, подружка, и они на пару дом снимали… А если снимал убийца?
