— Кому?
— Сначала объясните причину ваших расспросов.
— Батюшка, речь идет о жизни и смерти!.. — начал я надрывно.
Он жестом остановил меня, вглядываясь мне в лицо светлыми слезящимися глазами.
— Да, место подозрительное. Когда-то дом относился к лесничеству, а теперь принадлежит моему многолетнему врагу.
— Многолетнему? — переспросил я. — Древней старухе из крайней избы?
Батюшка кивнул и присел на лавку у ворот, прижимая к груди саквояж бережно, как ребенка.
— А как же заповедь о любви к врагам своим? — запоздало удивился я.
— К своим, — подтвердил он. — Но не к Божиим. Старуху зовут Марина Морава, а происхождение ее известно, наверное, только «органам». Наверное, из западных цыган.
— Она привлекалась?
— После войны, когда были запрещены аборты.
— Понятно.
— Морава — вдова лесника, после его смерти и официально работала лесничихой. Но давно уже на пенсии, а тот лесной дом, говорят, приобрела в частную собственность.
— Там внутри восточная роскошь, драгоценный ковер, пахнет изысканными духами, пьют французское вино… Но самое странное: как ее до сих пор не обчистили?
— Мораву боятся, потому что считают колдуньей.
Я присвистнул.
— А как считаете вы?
Батюшка улыбнулся застенчиво и перекрестился.
— Может, так оно и есть. Я не силен в демонологии, но коли человек сам себя называет ворожеей… Я не раз призывал ее покаяться, но слово мое слабое. — Он встал, добавив на прощанье: — Дорогу к лесному дому вам здесь никто не покажет. Ищите сами.
— Как называется ваше село, отец… — я взглянул вопросительно.
— Киприан. А село называется Чистый Ключ.
На пороге крайней избы сидел уже один котик и умывался, улыбался, зазывая гостей. А мне все мерещился прицельный взгляд в спину; я вздохнул свободно, только когда поднялся на холм и село вдруг осело в низине, оставив на земной поверхности раковину и якорь — купол и крест.
По идее (прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками — домами Моравы), крест является ориентиром, вход в чащу — где-то напротив; но я имел дело с нечистой силой и немало покружился по опушкам, покуда в густом орешнике не наткнулся на свою «копейку»; стало полегче на душе, будто близкого друга встретил. Значит, слева — смутно припомнилось — метрах в пятидесяти, та самая травянистая тропка… Юля оставила машину в некотором отдалении — не хотела, чтоб ее заметил кто-то, имеющий отношение к лесной избушке? А сама-то она какое имела к ней отношение? Что связывало «культовую писательницу» с деревенской старухой? Фауст и Мефистофель, Юлия Глан и Морава — аналогия как раз в духе ее очень литературных романов… прекрасная дама в «Двуличном ангеле» продает душу демону за свидание с мертвым возлюбленным. Банальный сюжет оживляется сценами вакханалий в стиле пышных потаенных фресок Рафаэля; вообще у Юлии Глан заметна эволюция в сторону традиционных ценностей: от однополой любви к «нормальной», впрочем, отношения монаха и дамы, скорее, паранормальные…
