— Поселок Холмы, — повторил я. — По какой дороге?
— По Белорусской, но от ближайшей станции километра три-четыре.
— А как называется ближайшая станция?
— Чистый Ключ.
У меня аж дух перехватило! После долгих блужданий по жуткому лесу я вышел на узкий извилистый проселок, он и привел меня на пустынную платформу — Чистый Ключ — уведомляли белые буковки над железной оградой.
— Собственно, это не станция, — продолжал Платон Михайлович, — платформа в лесу. К Старцевым собираетесь?
Я начал нескладно врать:
— Подумал, может, они в пятницу на даче. Дома их нет.
— Еще вчера уехали.
— У Мани, наверное, сессия кончилась?
— С ней отец сам занимается, не доверяя нынешним заведениям.
— Они живут на его гонорары?
— В общем, да. Там, сям… в моем журнале, например, принимает участие. И Маня подрабатывает.
— Где?
— Убирает в богатых домах. Но летом у нее нечто вроде каникул.
— И знаменитый писатель позволяет?..
— Сейчас все и все себе позволяют. Маня так хочет… Вообще Старцевы — семья оригинальная, даровитая.
— А где жена Федора Афанасьевича?
— Она, видите ли, исчезла, — сообщил Покровский проникновенно, — много лет назад. Девочки еще крошками были.
— Как это — исчезла?
— Как — неизвестно. Я с ней последний разговаривал, на дачу звонил. Дача ей принадлежала, такой, знаете, модерн «серебряного века»… О чем я?.. Да, последний разговор! И говорили мы, — он усмехнулся печально, — о жареной утке с яблоками к ужину. Помню дословно: «Приезжайте. Вас ждет жареная утка с яблоками… (секундная пауза) Господи, какой ужас!» — вдруг закричала она.
— А дальше что? — машинально я продолжал допрос, чтоб забыться, но не мог.
— Ничего. Розыск ничего не дал. Никто больше не видел ее и не слышал. — Платон Михайлович как будто выдержал минуту траура. — Конечно, нет ее уже на нашей земле. Мария Федора боготворила.
— А он?
— Насколько я могу судить, это была на редкость любящая пара. Исчезновение жены его потрясло, впал в творческий кризис. Только через годы оправился — новый ударчик: старшая дочь из дому ушла. Он совсем сник.
— Юлия начала писать?
— Вышел первый скандальный роман — для кого соблазн, для кого безумие, — перефразировал литературовед апостола Павла. — Шум-гам… Вы, должно быть, слыхали?
— Я то в степях, то в горах, то в пустынях…
— Счастливчик. А мы тут — разгребаем грязь… С отцом у них вышла принципиальная стычка, она сняла квартиру… наверняка этот сукин сын издатель посодействовал. Кстати, вы узнали адрес?
— Узнал.
