Дальнейшего развития тенденция не получила. Бежавшие из плена упоминались в статьях, но структура рассказа упростилась и они из главных героев вновь становятся жертвами или свидетелями бесчеловечности врага[586]. Во второй половине декабря 1941 г. пресса без идеологического оформления упоминала об освобождении пленных красноармейцев в одном ряду с другими показателями успеха наступающих частей[587].
В 1942 г. теме плена уделялось мало внимания, хотя периодически на страницах «Красной Звезды» и появлялись необычные сюжеты. Например, стандартное описание концлагеря сопровождалось информацией о том, что пленные сами подняли восстание при приближении Красной Армии[588]. В другой статье пленные были четко отделены от предателя-перебежчика[589]. Напротив, подозрение к бывшим в плену укрепляла статья о разоблачении колхозниками немецкого диверсанта, выдававшего себя за бежавшего из плена[590]. Столь разнообразные сюжеты говорят по крайней мере об отсутствии запрета на упоминание выживших в плену. В новой версии брошюры «Зверства немцев над пленными красноармейцами» приводились многочисленные рассказы бежавших из плена, реже — освобожденных Красной Армией, но одновременно читателям напоминали: «сдача в плен — это не только дезертирство с поля боя, за которое виновный будет навеки веков проклят советским народом; это не только несмываемый позор для его семьи, для его детей, — сдача в плен означает и верную, неминуемую гибель»[591]. С осени 1942 г.[592] бывшие военнопленные перестают упоминаться в пропаганде[593], при этом продолжали тиражироваться лозунги о недопустимости попадания в плен и пропаганда самоубийств с целью избежать пленения.
Также наблюдается попытка изменить само наполнение термина «плен» с военного на гражданское. Если ранее писатель И.Г. Эренбург метафорически писал о «пленных городах»[594], то в дальнейшем понятия «оккупация» и «плен» были уравнены менее двусмысленно: «В наши части нередко приходят советские люди, вырвавшиеся из фашистского плена. Они рассказывают о тех чудовищных издевательствах, которые творят немцы на оккупированной территории»[595]. Больше внимания пропаганда стала уделять гражданскому населению. В сборнике «В фашистском аду», вышедшем тиражом в 50.000 экземпляров, приводятся рассказы жителей оккупированных территорий, в том числе выехавших на работу в Рейх, но пленные красноармейцы упоминаются крайне редко[596].
В информационном поле тема вернувшихся из плена вновь появилась в конце войны. Выход брошюр небольшим тиражом в провинциальных издательствах связан скорее с общим смягчением контроля в годы войны, нежели с новой тенденцией в идеологии. В одном из текстов советский офицер создает картину подготовки и осуществления под его руководством восстания в лагере смерти Собибор. Существование этого нарратива с одной стороны показывало, что и пленные могли бороться с врагом, а с другой бросало тень на не оказывавших активного сопротивления
