.
Из категории предателей военнопленных выводили и ряд практических действий властей. На освобожденных от оккупации территориях органам госбезопасности предписывалось арестовывать граждан, которые задерживали «окруженцев» и бежавших из плена[573]. А 30 апреля 1943 г. Сталин распорядился снабжать наравне с семьями погибших семьи попавших в плен генералов и старшего начсостава «о которых имеются данные, что они не являются предателями»[574].
Положения о пленных как о жертве вступало в противоречие с лозунгом о недопустимости попадания в плен. Получалось, что сдающийся врагу — предатель, но уже попавший в плен — жертва. Пропагандисты зачастую игнорировали эту логическую нестыковку. Лозунг мог начинаться категоричным «Воин красной армии в плен не сдается…» и сразу же продолжиться положением, предполагающим такую альтернативу и вызывающим жалость к пленным — «…фашистские варвары истязают, пытают и зверски убивают наших пленных. Лучше смерть, чем фашистский плен»[575].
Пленных было принято оправдывать тем обстоятельством, что они попали в руки врага ранеными и не могли оказать сопротивления. Однако одновременное существование нескольких линий пропаганды о плене порождало их перемешивания, отклонения от общей линии, двусмысленности и оговорки. Так, раненые и пленные могли быть двумя разными группами[576], в ряде материалов плен не связывался с ранением[577], а физическое состояние попавших в него военных даже позволяло использовать их немцами в качестве рабочей силы[578]. Вышедшая в самом начале войны брошюра «Воин Красной Армии в плен не сдается!» одновременно внушала читателям моральную неприемлемость плена, пугала расстрелом при пленении, пытками, а также общественным остракизмом[579]. Таким образом, в теме плена намечалась новая, третья линия — судьба вернувшихся из него.
Реальность уже первых военных недель состояла в том, что солдаты, бывшие в плену противника, где «подвергались его обработке», включались в состав формирующихся воинских частей несмотря на озабоченность партийных органов[580]. Соответственно юристы советовали трактовать УК исходя из ситуации: «сдача в плен признается военным преступлением, если она не вызывалась боевой обстановкой. Наличие или отсутствие такой обстановки является вопросом факта, подлежащим разрешению в каждом отдельном случае». Изменой родине сдача в плен становилась, если была совершена из «антисоветских побуждений»[581].
Уже в августе 1941 г. советские граждане могли сделать вывод, что советские воины могут попасть в плен, как правило, после тяжелого ранения, и даже выжить. В вечернем сообщении Совинформбюро от 2 августа сообщалось о пленении группы раненых красноармейцев, издевательствах над ними и гибели части бойцов, попытках немцев заставить их кричать «хайль Гитлер» и отказе пленных от исполнения приказа. Необычна концовка сообщения: в деревню врываются советские танки и спасают пленных
