Рассмотрение отношения общества к бывшим пленным показывает широкий диапазон возможных сценариев. Источники свидетельствуют об избиении проверяемых в одних спецлагерях и употреблении вместе с ними алкоголя в других. В каждом ПФЛ и, шире, на каждом объекте системы проверки, каждый руководитель и охранник самостоятельно определяли свое отношение к «спецконтингенту», прошлому (плен, окружение) и настоящему (неопределенный статус и перспективы) которого не были даны четкие оценки в директивах сверху. Вне лагерей граждане также обладали широкой самостоятельностью в выборе стратегии отношений с бывшими пленными.
Военные, попавшие в систему проверки, даже в ПФЛ, редко воспринимали случившееся с ними как наказание до тех пор, пока ограничение их свободы убедительно обосновывалось контрразведывательными соображениями. В этом можно увидеть общую тенденцию на стирание в военный период в сознании людей границы между «зоной» и «волей», восприятие травмирующих чрезвычайных ситуаций вроде попадания в лагерь как «продолжения жизни»[1024]. Представляется также, что это было связано с отрицанием собственной вины за пленение. Рядовые действующей армии перекладывали вину на командиров, которые «сдали» их в плен, при этом нормально взаимодействуя друг с другом в лагерях. Соответственно комсостав, отрицая свою вину, оказывал большее сопротивление проверке и содержанию в лагере, одновременно демонстрируя большую подозрительность друг к другу.
Отсутствие личной вины не отменяло предположение о наличии таковой у других «фильтрантов»[1025]. Главной особенностью спецлагерей было то, что, как предполагалось, среди их контингентов имелось определенное количество добровольно сдавшихся в плен или поступивших на службу к противнику, которых нужно было вычислить. Их присутствие было причиной ограничение свободы остальных и легитимировало ее. Если у каждого заключенного ИТЛ была своеобразная бирка — номер статьи, сразу сообщающий о нем определенную информацию, то «спецконтингент» ПФЛ существовал в более нервной социальной обстановке тотальной неуверенности в истинном облике окружающих. При этом ближайшее будущее и текущий социальный статус проверяемых были неопределенны: они совместно трудились одновременно с вольнонаемными рабочими и «власовцами», не считались преступниками и при этом жили в лагере, направлялись в кадры лагерей и штурмовые батальоны.
В конечном итоге, многим бывшим пленным было привито чувство вины и большинство из них ждала общественная стигматизация. Лозунг «русский (советский) солдат не сдается в плен» актуализировался для широких масс и был ими принят после того, как во вражеский плен попали более 5 млн. военнослужащих. Ключевую роль в этом процессе играло существование системы проверки.
