.
Существовал и более радикальный, чем в СССР, подход к проблеме плена. Воинские традиции Японии не предполагали попадания в руки неприятеля. По оценке Г.К. Жукова по итогам боев на Халхин-Голе, их «младшие командиры в плен не сдаются и не останавливаются перед "харакири"»[1019]. Такие же впечатления остались и у генерала И.И. Федюнинского: «в плен японцы не сдаются и, попав в критическую ситуацию, кончают жизнь самоубийством»[1020]. Все-таки попавшие в плен на Халхин-Голе японцы просили застрелиться («иначе мне и моей семье в Японии жить все равно не дадут»), вернувшиеся из плена офицеры делали харакири, а единственный отказавшийся от самоубийства до конца войны просидел в тюрьме[1021].
Таким образом, политика сталинского СССР в отношении вернувшихся из плена была уникальна не организационными формами, законодательной базой или жесткостью, но совмещением беспрецедентного масштаба с непоследовательностью и неэффективностью.
К осени 1941 г. во фронтовых условиях уже были выработаны оптимальные организационные формы реинтеграции «бывших военнослужащих» в армию в виде сортировки людей на различных сборных пунктах в ближайшем тылу, по типу своему неотличимых от будущих СПП. Однако, вместо легитимации и расширения этих практик, вскоре были созданы спецлагеря, и по перегруженным дорогам в глубокий тыл направились эшелоны потенциального пополнения для того, чтобы вскоре из-за переполнения лагерей отправиться обратно на фронт. Создание системы проверки на рубеже 1941–1942 гг. было ответом на конкретный вызов — большое число пленных и «окруженцев», воссоединяющихся с Красной Армией в ходе наступления под Москвой. Но выбор из возможных вариантов именно лагерной формы проверки, вряд ли рациональной и прагматичной, определялся идеологическими соображениями.
Неприятие плена и недоверие к вернувшимся из него было следствием не военных традиций российской армии, а большевистского мировоззрения. Однако до конца 1930-х гг. плен в идеологии рассматривался как частный случай прекращения сопротивления, что было недопустимо для формируемого властью советского человека, непримиримого в борьбе и готового отдать все ради победы. Только со вступлением СССР во Вторую мировую войну тема плена занимает отдельное место в пропаганде, а связанные с ней материалы начинают массово тиражироваться уже после нападения Германии в июне 1941 г.
После создания в конце 1941 г. системы проверки из СПП и спецлагерей каждое крупное событие в ее существовании было связано с утратой первоначальных контрразведывательных и организационных функций. Кризис снабжения в начале 1942 г. привел к экстренной разгрузке сети спецлагерей, изменениям в планируемой дислокации объектов и их дальнейшем развертывании. Взрывное увеличение количества спецлагерей зимой — весной 1942 г. было столь же резким, как и их сокращение к осени, сопровождаемое постепенным отмиранием СПП, выраженном в передаче их функций другим тыловым объектам.
