Оно очень большое… застывшее в пуританской гримасе, а на самом деле похотливое.
— Я видел эту гримасу, — перебил самоубийца. — Это два лица, застывшие в одном. Одно — злое, другое — доброе. Только это не общество, это оттиск внутреннего мира.
«...оттиск плачет и хохочет одновременно, и чем сложнее голова, тем громче хохот и истеричнее плач...»
— Может быть. Хотя, по мне, все это означает одно и то же, — согласился мент. Его кружка была пуста, а прыгун только добрался до половины. — Если оно будет больше доброе, значит, ты столкнулся с драматической женщиной. Если больше злое — тогда речь о психодраматической леди. Моя вначале лучилась добротой, но я не дал этому пробыть слишком долго. Кропотливо и нудно объяснял, какая мне нужна женщина, чтобы не наскучила и я не убежал. Она слишком хорошо усвоила уроки.
Стол начал заставляться.
Самоубийца без аппетита поглядел в свой салат.
— И что же?
«...концептуальный мент...»
— Расскажу, пожалуй, с чего началось. — Мент приаттачил к рубашке салфетку, взялся за нож и вилку. — Она была обыкновенной украинской нелегалкой, которую я выловил на вокзале, с необъятными баулами и огромными глазами. Я планировал на ней заработать. Спросил паспорт, настойчиво предложил со мной пройти. — Он c хрустом разломил сигаретную пачку, добираясь до сигареты. — Глядел на кроху, едва достающую до моего плеча, с тяжелой копной черных волос и веснушчатой задорной мордашкой, на крепкие ноги, твердо стоящие на земле, несмотря на гнет сумок. Я плавал в огромных глазах, ветра ее ресниц покачивали мое тело, большие губы по-детски с акцентом объясняли мне что-то. Она пыталась достучаться до человека внутри меня, наконец, до мужчины, не понимая, что перед ней не кто иной, как черствый мент нынешней российской действительности. Человек и мужчина — как только покидает форму, то есть перестает думать по обязанности свыше.
— Обязанности ли? — прищурился прыгун.
«…виноват, как всегда, кто-то другой… пусть даже действительность...»
— Именно, — непреклонно нахмурился мент. — Не могу плыть против течения, не могу быть другим, когда я такой. Любой одежде присущ образ поведения, этой серости присущ такой. Быть иным — значит не быть собой. Понимаешь?
— Отчасти.
«...на эту тему в данной голове мента сложилась диссертация. себе человек всегда объяснит что угодно, иначе как возможно жить после некоторых поступков?..»
— Не в этом дело, — махнул рукой мент. — Твое мнение — твое мнение. Суть в бабе. Мы пошли с ней в отделение. Она все лопотала, я был суров и немногословен. Мой небритый подбородок мрачно покачивался в такт диаграмме моих корыстных побуждений. Денег у нее не оказалось, она ехала домой, в Москве жила у какой-то родственницы, телефон которой почему-то молчал… Был выходной, в отделении — никого, — мент лихо совмещал прием пищи со словоохотливостью. — Я понял, что денег у нее действительно нет. Под вечер успел принять на грудь пинту красного. Понятно, тут же аналогичным цветом исполнились мои глаза и мысли. Полез к ней, пытаясь наложить свои похотливые руки на, как мне казалось, притворную украинскую непосредственность. Мы подрались. Это была наша первая драка, полноценная, я старался так, словно противником был мужчина. Она же проявила недюжинную физическую силу. И в конце концов разбила графин с водой о мою голову, что и привело меня в чувство.
