«Плох отец, — думал он вслед за матерью. — Совсем ведь плох. Видно, не увижу я его больше в живых».
Приближалась минута отправления поезда, затарахтели пневматические устройства, нагнетая воздух, и слышно было, как цокнули о натянутые провода вздыбившиеся дуги.
Мать с отцом поднялись, попросили приехать с новой женой и пошли к двери. Отец сошел на перрон и, словно избитый, ненавистно смотрел на сына.
«Какой у него обидчивый взгляд», — подумал Иван неприязненно.
Мать замешкалась в тамбуре, прослезилась, смотрела на сына с мольбой, как на икону, и говорила:
— Приезжай, Ванечка, родной. Не забывай про нас. Почаще приезжай. Знаю, что дела, но уж как-нибудь приезжай.
— Да ведь теперь я вас к себе возьму! — сказал Иван. — Вот тепло станет… Мам, — спросил он вдруг, — а что это отец так смотрит-то злобно? У него всегда теперь… такая злоба в глазах?
— Не злоба это, сынок, — сказала мать. — Вовсе нет. Му́ка это у него в глазах.
— А я было подумал…
— Да что ты, родной, что ты! Это у него жалость в глазах и му́ка. Неужто не видишь? Приезжай! И жену свою новую покажи нам с отцом. На карточке-то хорошая она, а в жизни, наверно, еще лучше. Будем ждать тебя, — говорила она уже с перрона. — Летом приезжай!
Потом задвинулись двери, и поезд поехал. Иван вернулся в вагон, сел на лавку, освещенную солнцем, и огляделся. Вагон был почти пустой. За окном потянулись дощатые склады, товарные вагоны с гравием и лесом, цементные ограды, серые яблони и серые дома…
Он смотрел в окно и ни о чем не думал. Он устал, измучился… И только сейчас понял, как он устал от этой поездки, от отцовских взглядов и материнских слез радости.
«Жизнь есть жизнь, — подумал он. — Кто-то рождается, живет, а кто-то умирает, а кто-то ходит между жизнью и смертью, ничего тут не сделаешь. Вот только, видно, придется, наверно, не рассчитывать на отца. Какой уж он хозяин! На мать, видно, придется оформить дом…»
И он задумался о том времени, когда он получит телеграмму от дочери и узнает, что отца не стало…
«Придется тогда ехать хоронить его. А как бы хорошо, если бы не надо было хоронить людей, а вот так проститься, как сегодня, и все… Там ведь теперь и Генка, и вообще не оставят — всем миром похоронят. Можно и на могилу приехать… Не люблю я похороны».
А тем временем старики его медленно шли по умытому половодьем шоссе. Их обгоняли автомашины, и так же жвакали резиновые покрышки, когда грузовики катили под горку, и так же кружились чибисы над мокрыми полями. Мать шла согнувшись, и казалось, что не она вела старика, а сам он тащил ее, повисшую на руке, к дому.
