— Они недалеко уехали с барыней; за двенадцать верст, к господину Ушакову. К вечеру хотели быть обратно. А вы кто такой?
— Я-то? Да я товарищ его. Он знает, он меня ждал.
— А! Так, так. Знаю-с. Пожалуйте! Я сейчас велю ваши вещи… Господин Рязанов?
— Да.
— Ну, так. Ждали… Как же…
— А где бы мне тут пристроиться пока?
— А вот тут во флигеле комнату приготовили; только теперь там, я вам скажу, такая идет чепуха: бабы это возются… разные эти тряпки… черт их возьми!.. нет, нельзя…
Приезжий задумался.
— Как же быть?
— Да вы вот что-с: вы пожалуйте пока в кабинет. Что ж такое? Ничего. Пожалуйте! А я вот… эй! кто там? Приказчик! Кликни кого-нибудь.
— Нет, Иван Степаныч, нечего и кричать, — говорил, подходя, приказчик в долгополом армяке, спокойно и медленно шагая по двору своими большими сапогами. — Нету никого, — шабаш. Все на село ушли, — прибавил он, махнув рукой, и, подойдя к телеге, спокойно стал глядеть на лошадей.
— Онучински? — спросил он у ямщика.
— Онучински, — не глядя, отвечал ямщик.
— Ах, людишки проклятые эти! — горячился между тем Иван Степаныч. — Как господа со двора, так их с собаками никого не сыщешь.
— Да вы не хлопочите, пожалуйста, — говорил приезжий. — Я и сам внесу.
— Ах, нет. Как это можно? Приказчик! Ну-ка, брат, возьми чемодан, а я вот саквояж да подушку. Пожалуйте!
Приказчик поставил свою шляпу на крыльцо, взял чемодан и понес.
Дом был старинный, одноэтажный, с бельведером, но переделанный и перестроенный заново. Разные несообразности и неудобства, свойственные старым деревенским домам, были по возможности устранены с помощью кое-каких пристроек и сокращений, которые хотя и достигали своей цели, но зато лишали строение типичности и совершенно, по-видимому, исказили его прежнюю физиономию. Это было какое-то длинное, неправильное, выбеленное здание, с обоих концов снабженное фантастическими пристройками и террасами. В одном месте окно заколочено, а в другом пробито новое. С первого же взгляда заметно было, что новый строитель имел в виду одну цель — удобство, о симметрии же и вообще о внешности заботился мало.
В передней, да, впрочем, и во всем доме, никого не было; только заходящее солнце, ударяя прямо в широкие окна зала, насквозь пронизывало багровою полосою целый ряд опустелых комнат. Внутри дома, еще больше, нежели снаружи, заметны были свежие следы недавней реформы: новые двери, новые обои и перегородки, сделанные, как видно, во имя уютности; кое-где новая мебель, наконец, лампы нового устройства и едкий запах керосина. Но, несмотря на это, несмотря на всю несомненность произведенных улучшений, на всем, решительно на всем, лежал еще другой, ничем не изгладимый отпечаток: низкие потолки, широкие изразцовые печи, да и самые размеры и расположение комнат — ясно доказывали, что дома такого рода сжечь можно, но пересоздать нельзя.
