Не раз я представлял, как скину Хысеву руку со своего плеча, когда он по-приятельски похлопывает, повернусь и уйду, вольно насвистывая. Но не мог этого сделать. Не мог, и все. Выше это было моей воли.
…Мы сидели в песочной выбоине, желтым пятаком зиявшей на травянистом берегу. В сторонке валялась пара опорожненных бутылок. Вдруг Хысь сказал:
— Сегодня вечером магазинчик обработаем.
— Как обработаем? — переспросил я, будто не понял.
Хысь внимательно посмотрел на меня, прищурив маленькие глазки.
— За базаром — магазин, не доходя до могилок. Знаете? Там печка и труба жестяная, широкая, в крышу выходит. Залезем на крышу, трубу вывернем, пару кирпичиков отколупнем, и конфеток вдоволь накушаетесь.
Я заметил, как затосковал Валерка, набычился Балда. Да, это уже не мужика по пьянке обчистить. Тут попахивает настоящим воровством, и назад пути не будет. Хысь не пустит. Только у Женьки глаза загорелись:
— А башли там будут?
— А ты зайди, попроси, чтоб оставили, хе-хе. Будут, все будет. А вы че, хмырики, не рады, что ли?
Пекло солнце. Вино муторно грело нутро. В голове и во рту слипалось. Радость, действительно, была невелика.
— Боитесь? — Хысь, конечно, покруче выразился. — План верняк.
План, конечно, выглядел идиотским: какая труба, какая крыша? Магазин около дороги, на крыше нас как облупленных видно будет, любой шофер заметит.
— Да полезут они, чего там, — за всех ответил Женька.
— Я этих гавриков хочу услышать. Язык к заду прилип? Или, может, я оглох, а, Жека?
— Да чего говорить — надо, значит надо! — сказал Балда.
— Я же для вас, суконок, стараюсь. Дался мне этот магазин, копеечное дело. Я делами верчу, ого-го! На ноги вас, сосунков, поставить хочу! Не рубите же ни в чем! Не рады, что ли, я спрашиваю, э-э?! — Хысь, оскалив зубы, запрокинул голову, поглядывал то на Валерку, который врастал в песок, то на меня.
— Хысь! — Горло пересохло, звук получился писклявым, я откашлялся: — Хысь, у меня мать. Она одна, больная. Узнает — ей каюк. Я не хочу.
— Э-а, что ты сказал? Я что-то не расслышал. Не хочешь? А пить мое хочешь! Вот подлюка, а! Гляди на него — у него мать больная! Что же получается? Когда надо — так Хысь друг, а когда до дела — Хысь вор, а я чистенький! Или ты что, умнее всех себя считаешь?
— Нет, просто, как я подумаю… Я же ее в гроб загоню…
— Ты мне матерью не тычь, а то как тыкну — на весь век оттыкаешься. Скажи лучше, на дармовщинку жрать любишь! «А вор будет воровать, а я буду продавать!»
