Звуки были гулкие и непонятные. Но, прислушавшись, он понял, что это всего лишь голоса. Память пощадила, не стала сразу во всех красках напоминать о том, что произошло. Снова знакомый запах карболки. Ивлиев с трудом открыл глаза, шевельнул пересохшими губами и… увидел лицо Татьяны в белом. «Ну, все… я умер… Вон у Татьяны ореол вокруг головы».
Потом Татьяна исчезла, а ореол остался. И превратился в лампочку на потолке. Зато теперь в ореоле появилось лицо главврача Аркадия Семеновича.
— Слушайте, Татьяна Павловна, я вам говорил, что этот молодой человек к вам неравнодушен. Вот он опять нашел законный способ повидать вас. И ведь не выгонишь, а? Это какая-то непонятная тенденция.
Зрение постепенно стало возвращаться к Василию. Возвращалось с болью в ноге, в плече. Теперь вспомнилась и последняя встреча с Кравцом, когда тот чуть не убил его. Почему не убил? Ведь стрелял в него, когда он, уже раненный, лежал на земле… А, Кравец ведь сам был ранен…
— Вася… — Татьяна присела на край кровати и влажным тампоном стала промакивать его губы. — Я так боялась, но Аркадий Семенович сказал, что у тебя очень сильный организм. Ты трое суток был без сознания.
— Трое суток? — хотел бодро переспросить Ивлиев, но из его губ прошелестело лишь несколько звуков.
— Ты не говори ничего, не надо. — Татьяна провела ладонью по его небритой щеке. — Все закончилось, бандеровцам не дали ничего взорвать. Знаешь… мне сказали, что папа погиб, спасая шахту. — Глаза девушки наполнились слезами.
— Он герой, твой отец, — с хрипом произнес Василий, радуясь, что смог хоть что-то сказать. Дальше пойдет легче. Надо, чтобы пошло. — Танечка, ты не плачь! Теперь я буду для тебя всем. Я не оставлю тебя…
— Господи, тебя самого надо выхаживать, — улыбнулась Таня. — Горе мое, все время ты к нам попадаешь. Прав главврач, это судьба!
Она оглянулась, убедилась, что в палате на них никто не смотрит, и, наклонившись, осторожно поцеловала Василия в уголок губ. «Кажется, не снится, — подумал он, закрывая глаза. — Неужели я правда живой…»
