— Ничеухин! Тебе есть что сообщить?
— Только то, как люди бежали и как они были перепуганы, товарищ старший лейтенант. Ничего интересного. Про собаку я спрашивал, никто из моих не видел ни собаки, ни слепого.
— Завершаешь работу?
— Еще два адреса осталось. Но у нас частный сектор. Пока нужных людей найдешь… Да и военных многие боятся. В одном доме женщина вообще через забор со мной беседовала. Запустить во двор не решилась, не то что в дом. Надо было с участковым ехать…
— Ладно, заканчивай работу. Проверь последних. У нас тоже один адрес остался. Я пока все сообщения проверю.
До нужного адреса мы добрались быстро. На звонок по домофону нас долго расспрашивали, кто мы такие и что нам требуется. Наконец дверь в подъезд все же открылась.
Лифт, вонючий в большей степени, чем общественный туалет, поднял нас на восьмой этаж. Звонить в квартиру не понадобилось. Женщина старше среднего возраста стояла на пороге широко распахнутой двери и словно демонстрировала строгую решимость не впускать нас. Об этом говорили и поза, и выражение лица. Упертые в бока кулаки демонстрировали воинственную решительность. А если она и собиралась нас впустить, то только после выполнения какой-то обязательной, на ее взгляд, процедуры. Этой процедурой оказалась необходимость выслушать назидательную речь о том, что мы, люди, которым страна доверила в руки оружие, не в состоянии защитить своих граждан. Честно говоря, против этого и сказать было нечего, а оправдываться не хотелось. Оправдываются обычно те, кто чувствует свою вину. А я своей личной вины в случившемся не чувствовал, хотя брал на себя ответственность за уничтожение бандитов, где бы они ни скрывались.
— Простите, но ваши обвинения не совсем по адресу… — ответил я хозяйке квартиры. — Мы представляем российскую армию, которая не наделена следственными функциями и может быть задействована только в защите рубежей страны и ее граждан от внешней агрессии.
— О чем я и говорю, — стояла на своем женщина. — Вы и обязаны нас защищать…
— Как вы себе это представляете? — задал вопрос рядовой Самохин, которого она удостоила презрительным взглядом от ног до макушки, после чего повернулась ко мне, желая разговаривать только с офицером, но никак не с молодым солдатиком.
— А я и представлять ничего не должна. Вам в руки страна доверила оружие, вот и думайте, как жителей страны защищать.
— Если мы будем расстреливать всех направо и налево, жители нас же и станут обвинять в излишней жестокости. Нас и без того обвиняют. Даже тогда, когда мы уничтожаем откровенных бандитов. А пока они не совершили преступления, они не всегда могут считаться бандитами.
