— Беда! Пан гетман! Полковник Апостол...
Мазепа выслушал и велел позвать виновного. Удивительно спокойным оставалось лицо у старца, хотя миргородского полковника Апостола, по мнению Орлика, труднее взять, нежели турецкого султана. За ним казаки — как пчёлы за маткой. Не раз водил их на шведа.
Апостол вошёл согнувшись. Единственный глаз впился в высокую кровать. Гетманские глаза тоже внимательны, но казаки не вызваны.
— Вот это место, пан Миргородский, — подал гетман царское письмо. — При людях не читано...
Апостол только взглянул — и побледнел, кажется, до кончиков ногтей.
— За что меня... до секвестра?
— Подозрение у царя. — Мазепа спокойно взвешивал чужую растерянность. — Да ещё гонца ты посылал к Кочубею.
Орлик, готовый звать казаков, выдернул на палец свою саблю, зная, что не ему становиться на поединок с Данилом Апостолом, но всё-таки...
— Зови сердюков, пан Иван! — прохрипел наконец Апостол.
У Орлика отпустило дыхание. Умный человек не отрекается. Меньше кара. Гетман со стонами повернулся на подушке.
— Бог судит, Данило... И в походах мы вместе... И в Москву тебя брал... Иди отдыхать...
Сбитый с толку Орлик исполнил непонятный приказ. Взял полковника за вылет рукава, подвёл к дверям. То ли генеральный свихнулся, то ли гетманов ум иссяк? Апостол предупредил Кочубея об опасности, а вместо секвестра — воля... Но зачем-то именно так нужно?
В душе у генерального писаря снова шевельнулась опасная надежда.
Долго недоумевал Орлик.
Распустились листья, зацвели цветы, защебетали птицы — рай. Только нет радости в белоцерковском замке. Ясновельможный лежит среди подушек под высокими узенькими окнами. За красноватыми мелкими стёклами видится синяя речка. От цинковой решётки на старческом лице пёстрые тени. Нету мыслей в прищуренных глазах, потому и Орлику тяжело в его присутствии: может, воскресшая надежда — пустое?
— Знаешь, Пилип, — вдруг сказал гетман, — хорошо бы посидеть в садочке. Вот хоть у меня на хуторе Поросючка... Или в Батурине, в моём дворе. Нет края лучше, чем наша Украина.
— Что ж! — выгнул Орлик бровь. — Приватной персоне это нетрудно.
— Добро без власти не удержать.
Нет, гетман не отрёкся от тайных намерений. Но, если помрёт он сейчас, — прощайте, мысли о булаве. Потому что если и взять её при помощи друзей, так не удержать. Верно: богатство без власти зачем?..
Что таиться — мысль о булаве жгла генерального писаря с того дня, как стал он при гетмане простым переписчиком бумаг. А генеральному — Богом велено мечтать о власти. Оно и понятно: сможет ли Мазепа добиться того, о чём замыслено им? Не лучше ли помочь царю понять намерения нынешнего гетмана? Но когда окончательно прояснится: есть у царя подозрения? Новый владыка нужен на Украине. Доколе верить этому, если столько доносов?
