Сотников ответ сердит:
— Казацкое хозяйство? Тьфу! О коне думай, о земле... А то посеять, собрать... Тьфу!
Петрусь тоже начинает кричать:
— Беззаконие! Мы писали суплику! Допустите до гетмана!
Сотник укоризненно склоняет голову:
— Вы понимаете в законах, хлопцы?.. Будете верно служить — гетман денег даст, хутор подарит, будет право на устройство плотины... Как Гусаку... Я же Гусака знаю. И я заслужу, Бог даст... Гусак человек добрый, знаю... Так что слушайте меня. Берите сабли, пока просят!
Как-то Онисько разрешил выйти во двор. Хлопцы приблизились к калитке, сотник поманил за собой:
— Видите?
Далеко, внизу, стояла карета с золотыми пятнами на широких дверцах. Кого-то осторожно подвели к ней, подняли — дверца закрылась. Завертелись колёса. Следом закачались в сёдлах казаки с голыми саблями.
— Вот его здоровье...
Хлопцы, ошарашенные, молчали. Немощная голова — гетман. В Гадяче он сидел на коне и живо разговаривал с зографом Опанасом.
Когда узников снова загнали в подземелье, то Степан, опустившись на солому, вцепился товарищу в рукав:
— Сгниём здесь...
Это говорилось не впервые.
— Гетмана не увидим, коли так болен... Лишь бы отсюда. А там...
Петрусь молчал. Сердюцкий жупан — что хуже на свете? Но... гетман в руках сердюков. Суплика не дошла. Нужно обо всём рассказать ему на словах. Но как?
— А что это надо — Петрусь понял окончательно...
В Витебске, на крутых берегах могучей Двины, толпился народ. На слепящие белые льдины по чёрной мутной воде падало галдящее воронье. Весною река подхватит любую вещь — вон, к примеру, исправное колесо от мужицкого воза. Бедно одетые дети, размахивая длиннющими рукавами, швыряли вниз щепки и неудержимо визжали, глядя, как брошенное вертится в чёрной воде. Некому спасать мужицкое колесо.
Да высоченный человек в зелёной треуголке и в таком же зелёном узком кафтане, зажав руками длинную жердь, пошёл за льдиною, невольно распугивая воронье. Льдину прибило к берегу. Он запрыгнул на её ломкий край, положил жердь — и колесо, брошенное сильными руками, зарылось на берегу в липкую грязь. Ещё мгновение — человек сам на суше...
— Царь! — взвизгнул берег.
Кто замер на месте, кто наутёк. Дети, вытаращив глазёнки, притихли, вмиг опустив рукава.
Воронье закричало сильней.
— Кар-р! Кар-р!
Ветер рвал волосы на сотнях обнажённых голов — и на мужичьих, и на господских, и на детских, и на дедовских. Шапки у большинства — в опущенных руках.
