Гетман не спал. Книжонка в красном сафьяне упала на шелестящий тонким ворсом ковёр. Поднимая её, Орлик всосал умом вбитые в сафьян золотые литеры: Horatius. Carmina[3].
У гетмана прищурены глаза. Словно всю ночь он что-то припоминал. Что-то недоделано, а нужно обязательно доделать. Медленно взял он письмо, но пробежал его глазами торопливо, ускоряя их движение за каждым словом, и откинулся на подушки. Захрипел...
— Матерь Божья! — взвизгнул старый Франко. И стал биться перед иконами лбом о камень, шелестя сапогами по ковру.
— Лекаря! — не растерялся Орлик.
Молодые джуры привели немца-лекаря, которому вера — выше всего. Немец заворковал над кроватью, неустанно перебирая тонкими ногами. Орлик не различал слов, кроме «Ruhe», «quies»[4]. Но больного отпустило. Гетман знаком выпроводил всех, даже Франка. В апартаменте оставил только генерального писаря. Потухшим взглядом разрешил читать письмо, присланное царским министром Головкиным. Там писалось о том, что генеральный судья Кочубей и бывший полтавский полковник Искра обвиняют гетмана в измене царю!
Орлику показалось, будто трясина накрыла его с головою.
И до утра не дал спать ясновельможный. Говорил под волчий вой:
— Везде наводнение... Сосчитай на мапе, сколько рек впереди...
Орлик считал синенькие жилки на пёстрой бумаге, разрисованной немецкими мастерами, а сам думал, что при падении владык гибнут все, кто их поддерживал, и всплывают те, кто был против. Очень важно своевременно отстать от падающих... Слушал гетмана и видел чёрные весенние воды на реках, низенькие затопленные хаты, людей в лодках-долблёнках, слышал рёв скота и ещё припоминал генерального судью Василия Кочубея, очень осмелевшего в своей Диканьке. Если царь поверит Кочубею и прикажет избрать его вместо Мазепы, то... Кому известны намерения Кочубея?
— Полковники жалуются на бескормицу коням, — твердил гетман. — Нужно идти отсюда. Говоришь, нельзя вперёд?
Орлик догадывался: гетман поведёт войско не к Польше, а назад, к Белой Церкви, где крепость. Оставит обглоданный конями Хвастов. Гетман ждёт подсказки. Ему посоветовали — он послушал.
— Лучше назад...
Не умолкая, гетман не упоминал, однако, больше о письме. Но когда за окнами растаяла ночь и послышались утренние крики, ржание коней, топот кованых копыт — лишь тогда приказал:
— Полковников!
Всполошённые ранним вызовом, полковники почёсывались со сна и вопросительно смотрели на Орлика. Орлик не первый день в канцелярии — что узнаешь в его глазах? Посматривали и на царского полковника — тот потирал красную рожу с отпечатанными на ней рубцами от подушки.
