Через несколько месяцев все это оседало в желудках, вызывая изжогу, от которой войска лезли на стены.
Каждый вечер после ужина столовую мыли. Согнувшись, держа мокрую тряпку за углы и волоча ее во всю ширину по полу, часто-часто перебирая ногами, дежурный пятился из конца в конец длинного прохода, собирая жирную грязь. Руки покрывались липкой слизью, ноги разъезжались на мокром полу.
Но всему приходит конец, приходит он и уборке. Тогда можно попить горячего чайку, которым угощают повара в замызганных халатах. А если повезет, так еще и с куском замечательного белого хлеба с маслом. Цилиндрик настоящего желтого масла черенком вилки размазывали толстым слоем по хлебному ломтю, и все это сооружение, с трудом пролезающее в рот, запивали горячим сладким чаем. Чай и хлеб с маслом были единственной пищей, после которой не наблюдалось гастроэнтерологических осложнений. Пока старший сдавал столовую дежурному офицеру, можно было, положив руки на стол и уложив на внутреннюю сторону согнутого локтя голову, чутко подремать.
В один из первых месяцев, после уборки к нам подошел старослужащий и поставил тарелку с кусками сахара. Но съесть его мы так и не успели. Командир взвода, получивший с утра выговор за пьянку, выгнал нас на плац. Маршируя по свежему снежку, я перекатывал во рту сладкий шершавый кусок, а прапорщик матерился. Наши ноги никак не поднимались на четверть метра от заснеженного асфальта.
* * *
Голый, неуютный прямоугольник столовой вмещал одновременно пятьсот человек. Вдоль серых стен стояли длинные столы и лавки, образуя широкий проход, по которому носились раздатчики пищи. Старшим над ними в тот день был Генка Могилев. Повара опаздывали, и оставалось мало времени до того, как четыре роты голодных солдат, не выспавшихся после ночной смены, не успевших выкурить сигаретку до завтрака, уже облаянных офицерами, начнут забегать в столовую. Генка окликнул одного раздатчика, посылая его за чем-то. Раздатчик то ли замешкался, то ли отказался. Генка ударил его по лицу. К вечеру скула опухла, а через два дня раздатчик очутился в госпитале с переломом челюсти. На Генку завели «дело».
В дисбате Генка сгнил, сгнил заживо.
Язвы появляются на месте царапин, порезов, трещинок и синяков. Кожа краснеет, нарыв не заживает, делается все глубже. А всего-то надо отмыться, отоспаться, отлежаться в чистоте, тепле, погрызть какую-нибудь зелень, надо бы немного солнца.
Командир роты, капитан Турава, на вечерней поверке, выйдя перед строем, улыбаясь спросил, есть ли больные. Назвавшихся отправили отскребать бритвенными лезвиями и зубными щетками унитазы. Больше никто никогда не выходил.
