В среду я встретил Мануэля из школы, на сей раз в человеческое время дня, то есть не до, а после занятий. Эсэмэской я предупредил, что у меня есть для него сюрприз.
– Можешь оставить велосипед на стоянке, а мы пока забежим поесть картошку фри с майонезом и кетчупом, – сказал я.
После этого он казался смущенным, как будто боялся, что в этом и состоял мой сюрприз. Я ел свою картошку, потому что не позавтракал, а он набросился на завернутый в плотную салатовую зелень полноценно-био-грубопомольно-соево-жизненно-важный сэндвич марки «Тетя Юлия считает это вкусным» – и это при том, что мальчик находился в процессе бурного роста. Ну да ладно, каким-то образом дети вырастают, должно быть, и при таком питании.
В драматургически подходящий момент я извлек из кармана конверт с пожертвованием – я его заранее препарировал таким образом, чтобы пара купюр выглядывала наружу, – и крайне непринужденно бросил его на стол со словами:
– Это для Махи.
Я сам себе казался при этом немного Джейми Фоксом из «Джанго освобожденного» Квентина Тарантино, с тем маленьким различием, что я никогда не был порабощенным темнокожим охотником за головами в южных штатах. Тем не менее эффект оказался ошеломительным, Мануэль однозначно сделал самые большие глаза за всю нашу общую историю общения.
Затем я рассказал ему об обстоятельствах получения денежного благословения и радостных перспективах развития в случае Паевых. Я заранее запасся несколькими свежими ежедневными газетами, и мы вместе пробежали статьи, касающиеся нашей темы. Газеты уделяли большое внимание тому факту, что анонимный благодетель вновь активизировался, и много места посвятили отчету обо всей серии пожертвований. В некоторых статьях называлось и мое имя – со снисходительной пометкой, что я – бывший репортер «Дня за днем», ныне изгнанный. Однако, к счастью, я нигде ни единой строчкой не упоминался в связи с серией пожертвований, и Мануэль тоже поначалу не заикался об этом, он был целиком сосредоточен на Махмуте и на письмах читателей.
