Кристабель —
от женщин Таллахасси,
твоих истинных почитательниц,
хранящих о тебе неувядаемую память
и продолжающих твоё дело.
«Цел и поныне каменный мой труд»
Мелюзина, XII, 325
— Здесь побывала Леонора, — сказала Мод. — Летом. Когда сэр Джордж набросился на неё с ружьём.
— Это, наверно, она тут боролась с травой, — предположил Роланд, ежась от сырости. Сердце у него защемило.
— Видела бы она, как запустили кладбище, — заметила Мод. — То-то ужаснулась бы. Она в таком запустении ничего романтического не находит. А по-моему, так и должно быть. Медленный возврат к природному состоянию и небытию.
— Это стихи Кристабель?
— Да, она писала и такие вот непритязательные вещи. Видите — без подписи. На надгробии род занятий её отца упомянут, а про неё — ни слова.
На миг Роланду стало стыдно за людскую несправедливость.
— Запоминающиеся стихи, — сказал он робко. — Немного зловещие.
— Как будто эти несытые уста трав поглощают саму Кристабель.
— Так, наверно, и в самом деле произошло.
Они посмотрели на траву. Увядшая трава полегла, слипшись от сырости.
— Давайте поднимемся на холм, — сказала Мод. — Посмотрим на Сил-Корт хоть издали. Путь, которым, должно быть, часто ходила сама Кристабель: она была исправной прихожанкой.
За церковью вверх по склону, к безукоризненно чёткому горизонту взбегало распаханное поле. На фоне серого неба виднелась фигура, которую Роланд сперва принял за скульптуру работы Генри Мура — увенчанного короной монарха на престоле. Но фигура склонила голову и, опустив руки, принялась что-то изо всех сил толкать. Тут Роланд уловил серебристый посверк и сообразил, что фигура наверху — человек в инвалидном кресле, причём этот человек, как видно, оказался в затруднительном положении.
— Смотрите, — сказал он Мод.
Мод взглянула на вершину.
— Там, похоже, что-то стряслось.
— Должен же кто-то ещё там быть, иначе как этот человек туда забрался? — рассудительно заметила Мод.
— Наверно, — согласился Роланд и всё-таки полез по склону.
Грязь облепляла городские ботинки, ветер ерошил волосы. На здоровье Роланд не жаловался, несмотря на угарный газ и свинец в лондонском воздухе: езда на велосипеде пошла на пользу.
В кресле сидела женщина в егерской тирольской куртке с пелериной. Шея её была повязана пёстрым шёлковым шарфом, поля зелёной фетровой шляпы с глубокой тульей закрывали лицо. Кресло сбилось с колеи, накатанной на вершине холма, и стояло на самом краю, готовое каждую минуту скатиться по крутому каменистому косогору. Вцепившись руками в кожаных перчатках в большие колёса, женщина отчаянно пыталась сдвинуть коляску с места. Ноги в начищенных ботинках из чудесной мягкой кожи неподвижно покоились на подножке. Роланд увидел, что сзади колесо упирается в торчащий из грязи здоровый камень, так что ни повернуть коляску, ни выбраться на дорогу задним ходом нет никакой возможности.
