− Да, − начинаю я, − не могли бы Вы помочь мне…
− Назовите Ваше имя и имя заключенного, которого хотите видеть, − прерывает он, прислонившись к воротам.
− Меня зовут Элара, и я хочу посетить мистера Траверса.
Он подозрительно смотрит на меня.
— Здесь нет никого с таким именем.
Он начинает закрывать ворота, но я протягиваю руку, чтобы остановить его.
— Его могли привезти под другим именем. Его привезли из деревни Тулан примерно две недели назад.
Я наклоняю голову и позволяю волосам упасть на плечи. Одариваю его самой очаровательной своей улыбкой.
— Ведь есть же способ узнать, держите ли вы кого-то подходящего под это описание?
Это сработало. Он отвечает улыбкой, открывая рот полный серых зубов.
— Может быть… Сколько вортингов у тебя есть?
Я открываю свою сумку и достаю четыре вортинга. Не говоря ни слова, он выхватывает их из моей руки.
— Стой здесь, − говорит он и закрывает ворота.
Пока я жду, я придумываю все вопросы, которые задам мистеру Траверсу. Несколько минут спустя, ворота открываются, и возникает охранник.
— Я поговорил с начальником тюрьмы.
− И? Что он сказал?
Он многозначительно смотрит на мою сумку, пока я открываю ее и протягиваю еще три вортинга, которые миссис Огден дала мне накануне вечером. Я говорю себе, что придумаю хорошее оправдание, почему я вернулась без денег и веера.
— Это все что у меня есть. Что сказал начальник тюрьмы?
Он забирает монеты.
— Он сказал, что заключенных из Тулана не привозили в прошлом месяце.
После этого он захлопывает ворота на замок.
Его слова сковали меня, словно тяжелые цепи. Цепи, которые прикуют меня к Огденам. Слепо я тащусь по улицам обратно, сердито протискиваясь против толпы, которая идет на площадь Элеаноры. Я падаю на скамейку около фонтана короля Феннрика, открываю свою сумку и выдергиваю из нее книгу мистера Траверса. Из всех вещей, которые мама могла бы оставить мне, должна быть какая-то причина, почему она выбрала эту пыльную старую историческую книгу.
Я пролистываю потрепанные страницы с загнутыми краями. Я проделывала это раз сто за последние две недели, когда была вне поля зрения Огденов. Я ищу. Что именно, я не знаю. Какой-нибудь знак от мамы, наверное. Что-то, что скажет мне, кем она была или кем могла бы быть — кем бы я могла быть, − если бы она не отдала меня. Единственное воспоминание о моей маме − это расплывчатый, туманный образ доброго лица женщины, ее кудрявые рыжие волосы щекочут меня, когда она поет мне колыбельную. Или, по крайней мере, я всегда предполагала, что она была моей мамой.
