— Пожалейте вы меня, сестрицы, — молила она. — Ведь я могу зарабатывать себе на жизнь только торговлей. Как бы не получилось так, что из-за вас я окончательно лишусь своего заработка. Уж пожалейте меня, сестрицы!
А мы как раз и боремся за то, чтобы тебя окончательно не лишили заработка, — отвечали ей. — Ты пойми, если твоя дочь согласится на любое предложение Главного инспектора, то тебе, возможно, и разрешат торговать на рынке, а что, если завтра любую из нас постигнет та же участь?
— Надо, — добавила одна из женщин, потрясая в воздухе кулаком, — надо дать им понять, что мы умеем постоять за себя и имеем право заниматься своим ремеслом!
— Наша сила в солидарности! — заявила другая женщина, обращаясь к Амиофи. — Пусть правительство запомнит, что оно нам подарка не делает, разрешая торговать на рынке. В конце концов, у этого правитель, за плечами прошлое куда короче, чем у нашего Союза!
— Какое там прошлое? Правительство!.. Правительство… Не мы ли его создали, это правительство?
Голоса звучали все громче. Так прорывается долго, сдерживаемый гнев. Вокруг прилавка Мам собралась толпа, ибо, как вы уже знаете, именно здесь обычно собирались члены Союза рыночных торговок, когда они намерены были принять то или иное решение Именно здесь, три или четыре года назад, они постановили единодушно голосовать за партию, которая теперь была у власти. Мятежи смело зреют там, где еще вчера царил мир и согласие.
— Власти считают, что наши дочери продаются так же, как наши товары, — вступила в разговор еще одна женщина. — Надо наконец дать им понять, что это не так. Твоя дочь не пойдет к этому человеку, Амиофи. Я тебе говорю, не пойдет, пусть он будет каким угодно начальником, даже выше самого Доктора. А если пойдет, мы выступим и против правительства, и против тебя, а тебя мы больше и знать не захотим. Если же она не пойдет, то мы навсегда останемся с тобой, как сестры родные, и вместе будем бороться до тех пор, пока тебе не вернут твоего законного места на рынке.
— Тихо! — раздался вдруг голос Мам.
Все рыночные торговки — их в Африке считают «отчаянными головами» — сразу же замолчали. Как вы знаете, Мам была старейшим членом их Союза, и если Адима считалась самой богатой среди них, настолько богатой, что про нее и про ее компаньонок говорили, будто они при своих капиталах могут скупить весь городской транспорт, да еще кое-что в придачу, то Мам в их глазах была самим олицетворением мудрости. Она не только знала все тонкости их ремесла, не только обладала первоклассным опытом, но еще именно ей пришла в голову замечательная мысль подготовить себе замену, для чего она и стала приобщать к делу свою внучку, внушив ней, что от школы особой пользы нет. Вы, конечно, помните, Эдна училась плохо, но об этом Мам отнюдь не собиралась рассказывать своим товаркам. Неспособность к учению заставила ее внучку проявить подлинные свои качества, а бабушка заслужила еще большее уважение.
