— Я полагаю, он жил где-нибудь по соседству. Вы проверили его квартиру?
— Это не квартира — просто небольшая меблированная комната. Я звонил его хозяйке, и она сказала, что сегодня утром он упаковал свой чемодан и уехал, не сказав куда и зачем. У него было так мало вещей, что в его комнате ничего не осталось, кроме каких-то записей на стенах.
— По крайней мере, — сказал я, — мы знаем, что он куда-то ушел.
Доктор Райнкопф выбил пепел из своей трубки и снова набил ее из табакерки, стоящей на столе.
— Мое предположение таково. Кто-то привязал записку к камню и бросил его в окно. В записке было что-то такое, что побудило Гарольда уехать из Чикаго. Бог знает, по какой причине он устроил все это представление, а затем ушел, забрав с собой записку и камень.
— Может быть, камень в корзине для бумаг.
Я подошел к корзине и начал вытаскивать оттуда листы бумаги.
— Так... а это что такое? — сказал я, достав большой комок спутавшихся нитей.
Райнкопф вытащил себя из кресла и подошел.
— Странная штука, — сказал он.
Я вывалил содержимое корзины на пол, и первая вещь, которую мы заметили среди бумаг, чем-то напоминала оболочку софтбольного мяча>23. Я поднял ее. Это и в самом деле оказалась оболочка софтбольного мяча.
— У Гарольда не было привычки поупражняться с мячом, чтобы расслабиться?
— Вот уж не знаю, — сказал Б. П. Его густые седые брови взметнулись вверх, и я понял, что его озарила догадка.
— Возможно, именно этот мяч, — сказал он, ткнув в оболочку мяча своей трубкой, — влетел в окно.
— Очень может быть, — сказал я, — и очень может быть, что эти нитки от мяча, а эти цветастые кусочки сукна — именно то, чем набивают мячи для софтбола.
Б. П. обрадовался. Он рассмеялся и потер руки.
— Превосходно, Шерлок, — сказал он, но затем сел и нахмурился. — Только зачем Гарольду потребовалось потрошить мяч?
Я подошел к окну и посмотрел на Пятьдесят девятую улицу и Мидуэй. Темнело, в обоих направлениях двигались длинные вереницы автомобилей. Две студентки в тоненьких свитерках и в цветных кожаных туфельках пересекали лужайку в парке Мидуэй. Теплый чикагский вечер так и манил отправиться на прогулку. Я подумал о Гарольде, скрючившемся на своем стуле, и неделя за неделей, месяц за месяцем тщательно записывающем результаты своих исследований на карточках 3x5 дюймов. А снаружи — эти яркие, свежие краски и свобода, и юные девушки в свитерках и в цветных туфлях.
Внезапно я вспомнил строки из "Адонаиса" Шелли, там что-то о жизни и о соборе многоцветном...
