Он подавил невольный вздох. Ему было непонятно, зачем они остановились, — неужели только для того, чтобы еще раз обсудить то, что не нуждалось в обсуждениях? «Пусть выговорится, — решил он. — Так ей будет легче смириться с неизбежным. Да что с ней будет! Погрустит месячишко о своем ненаглядном Дэне, а потом утешится с каким-нибудь будущим адвокатом или политиком… О том, каково мне, она даже и не думает. Дура! — с внезапным озлоблением подумал он. — Что это за дочь, которая не может вытянуть из любящего папаши несчастные двадцать тысяч? Будто нарочно завалила все дело… А может, и вправду нарочно?»
Он понимал, что несправедлив к Даше, но от сознания собственного бессилия раздражение не проходило, а, напротив, усиливалось. С деньгами было хорошо, а без денег стало плохо, и с каждым днем, с каждым часом становилось все хуже и хуже. Даже Дашины полные губы, высокая грудь и стройные ноги уже не возбуждали его так, как раньше. Любовное безумие минувшей ночи теперь казалось ему последней вспышкой догоревшего костра. Все вокруг словно подернулось серым пеплом; костер любви требовал топлива, а топливо кончилось.
— Ты дуешься, как ребенок, которому не дали перед обедом конфетку, — чутко уловив его настроение, сказала Даша.
— Я не дуюсь, — вяло возразил он. — Просто говорить не о чем. Вот ты говоришь: выход есть всегда.
Да, я согласен, выход есть. Неприметная такая дверца с надписью «Выход». Открывай и иди на все четыре стороны…
— То есть ты намерен уйти? — спросила Даша.
Дэн повернул голову и посмотрел на нее. Даша глядела прямо перед собой и кусала губы. Женских слез Денис не любил и потому решил аккуратно вырулить из ситуации.
— Глупенькая, — сказал он таким фальшивым голосом, что самому стало противно. — Посмотри в зеркало. Как же можно от тебя уйти? Только о моих желаниях в данном случае никто не спрашивает.
— Я спрашиваю, — по-прежнему глядя перед собой и судорожно сжимая обтянутый губчатой резиной обод руля, сказала Даша.
— А я тебе отвечаю, что хотел бы провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Но вся жизнь, Дарья, — это очень долго. Ты ведь, если разобраться, по-настоящему жить еще и не начинала. Так какое я имею право портить ее тебе в самом начале?
Денис повернулся к ней на сиденье, протянул руку и коснулся кончиками пальцев ее волос. Волосы были шелковистые, чисто вымытые, и даже на расстоянии пахли дорогим шампунем. Даша сердито отдернула голову.
— Дарья, — сказал Дэн, — ты же умный человек и должна, по идее, знать, что любовь — это просто буйство гормонов в молодом организме. Рано или поздно она проходит, и на первый план выступают другие вещи, в том числе, увы, и быт. А какой у нас с тобой может быть быт? Что я, безработный нелегал, смогу тебе дать? Да того, что нас с тобой ожидает, никакая любовь не выдержит. Работать ни ты, ни я по-настоящему не умеем. Что же нам — воровать идти? Пойми ты, наконец, Христа ради, что я тебя люблю и желаю тебе только добра. Ну не хочу я, чтобы ты меня возненавидела через полгода! Ведь ничего же потом не вернешь, ничего! Спохватишься, да поздно будет. Побежишь со слезами к папочке, а он тебе скажет, как муравей стрекозе: дескать, поди попляши!
