В ванной все еще с плеском лилась вода. Обратиться за разъяснениями было не к кому, и Паштет рассеянно отхлебнул из стакана, гадая, что бы это могло значить. Он затянулся сигаретой и, напевая: «А в общем, Ваня, мы с тобой в Париже нужны, как в бане пассатижи», протянул руку за пультом, намереваясь выключить телевизор.
В этот момент его словно громом ударило. Паштет поперхнулся дымом, закашлялся, как чахоточный, и поспешно отмотал пленку назад, к целующейся в дорогом авто парочке. Он не верил собственной памяти; на это непременно нужно было взглянуть еще раз.
Он остановил пленку и, хищно подавшись вперед, уставился на мелко подрагивающее в режиме стоп-кадра изображение. Да, фраерок изменился почти до неузнаваемости, пообтесался, отрастил волосы до плеч, что придавало ему артистический вид, но это точно был он — тот самый, в натуральную величину.
— Ну вот и встретились, педрила, — сказал ему Паштет. — Я же говорил, что Земля круглая!
— Только не убивай, — послышалось у него за спиной.
Лишь теперь Паштет сообразил, что вода в ванной давно уже перестала течь. Он выключил телевизор и обернулся.
Она стояла в дверях одетая в его любимый шелковый халат и смотрела на него расширенными глазами. В этих ореховых глазах, сейчас казавшихся почти черными, Паштет разглядел отблески какого-то мрачного огня. Он даже слегка струхнул, потому что до сих пор ни разу не видел у нее такого взгляда.
— Не убивать? — переспросил он, от растерянности говоря намного агрессивнее, чем ему хотелось бы. — Не убивать, Катюша, проще всего. А что прикажешь с ним делать? Или ты привезла мне эту пленочку просто так, для общего развития?
— Я не могла, — чужим глухим голосом произнесла она. — Не могла не показать тебе. Это слишком гадко, чтобы справиться в одиночку. И потом, мне жаль девушку.
— Жаль девушку?! — начиная свирепеть, с бешеным напором повторил Паштет. — А себя? Себя тебе не жаль?
— А себя, Паша, жалеть бессмысленно, — ответила она. — И потом, о чем мне жалеть? Если бы не он, мы бы с тобой никогда не встретились. Об одном тебя прошу, одного требую: пообещай мне сейчас же, сию минуту, что не станешь его убивать. Я не хочу, чтобы ты марал об него руки.
— Хорошо, — сказал Паштет. — Я его убивать не стану. Обещаю.
— Обещаешь?
Паштет встал, повернувшись к ней лицом, и спрятал в карманы кулаки, которые ему вдруг стало некуда девать. Они были большие и тяжелые, как два булыжника, и так же, как привязанные к рукам булыжники, стесняли движения.
