Он: (после паузы). Наверное, это от одиночества. Я думаю, закажем еще пива. (Зовет). Официант! Еще два пива, нет, три.
Официант приносит заказ.
Она: Ты боишься пошлости?
Он: Я не хочу пошлости. (Пауза). Я был уже полумертвый от прошлой жизни. С женой перед разводом я многие годы жил в закончившейся жизни и, тогда, вдруг отключился. Мне даже казалось, что физическая сторона жизни закончилась, и я сам удивлюсь, что воспринимаю это столь спокойно. Когда-то мне казалось, что без этого вообще не стоит жить. Внезапно, и столь поздно, я почувствовал себя полностью созревшим, и то, что уже не могу это делать без любви. Потому что так противно просыпаться рядом с человеком к которому чувствуешь слишком мало…
Она: Я могу считать это признанием?
Он: Я не знаю. Я об этом не думаю. Просто — пошлости нет.
Она: Вообще, надо сказать, ты действовал довольно настырно.
Он: Сама ты действовала настырно. Когда ты сунула мне язык в рот, я остолбенел и не знал, что делать. Я это почувствовал, как сигнал, что я должен это делать чуть ли не сейчас…
Она: Разве в ваше время так не целовались?
Он: Кажется, не очень.
Она: Что обозначает «кажется, не очень»?
Он: Я вообще давно не целовался. Знаешь, это странно, было время, когда я мог…
Она: А у меня наоборот, мы часто в тусовках потанцуем, потискаемся…
Он: Ты и сейчас так могла бы?
Она: Почему бы и нет?
Он: Для меня это почти то же, что неверность.
Она: (легко). Вот как? Хорошо, что я это знаю. Тогда я так больше не буду.
Он: Я не говорю это от консерватизма. Мы в свое время боролись за свободу отношений.
Она: Расскажи еще что нибудь про свое время.
Он: (начинает с наигранным пафосом). Мы поколение сексуальной революции, вернее провинциальных отзвуков сексуальной революции. Наши жизни были запутаны. Наша любовь и наши браки были запутаны. У тех из наших, которые остались в живых. Большая часть погибла. Погибла чисто физически, или от отчаяния. Есть такие, которые ожирели до мозга костей. Есть такие, которые родились не в свое поколение. Таких оказалось очень много. Я когда-то не мог представить, что их так много, тогда, когда мы чувствовали себя едиными.
Она: Вы чувствовали себя едиными?
Он: Были такие моменты.
Она: Я вам завидую.
Он: Не стоит.
Она: Расскажи еще что то про свое время.
Он: А что?
Она: Что хочешь.
Он: Ладно, тогда что-то более общественно значимое. Это было тогда, когда в Каунасе молодой парень поджог себя протестуя против режима. Его похороны были запрещены, но люди собирались со всех сторон. Мы — длинноволосые со всей Латвии по всем возможным дорогам ехали в Каунас чтобы быть на его похоронах. Тогда нас на дорогах ловили, заталкивали в милицейские бобики и стригли. И с некоторыми, которые стригли, я потом учился в университете…
