С первой минуты было ясно, что дом Э. А. совершенно не похож на обычные дома. Сейчас уже трудно представить в деталях рядовую московскую квартиру того времени, часто малогабаритную и тесно населенную, ее обстановку и общую атмосферу. Здесь же были высокие лепные потолки, типичные для парадной сталинской архитектуры, большая прихожая и просторная кладовая, заставленная книжными шкафами. Тяжелая старинная мебель в кабинете, напротив двери у высокого окна с темными рамами располагался огромный, можно сказать архетипический, письменный стол. На столе традиционная лампа с зеленым абажуром и небольшой портрет Гете в рамочке. Причем между Э. А. и его любимым автором было какое–то неуловимое сходство. Между рамами окна находился цветной витраж. Проникавшие сквозь разноцветные стекла витража лучи придавали всему помещению загадочный облик готического зала в рыцарском замке. Высокий стеллаж, занимавший все пространство слева от входа в кабинет до стены с этим почти готическим окном, невольно привлекал к себе особое внимание. В интеллигентских квартирах с большими библиотеками корешки книг, как правило, были хорошо узнаваемы и ясно демонстрировали вкусы и интересы хозяев. Библиотека Э. А. была совершенно иной. Тяжелые старинные фолианты в массивных переплетах и огромное количество иностранных изданий лишь усиливали общее впечатление загадочной обители средневекового мудреца. Облик самого хозяина с его неизменной трубкой прекрасно соответствовал этому интерьеру. Здесь уместно сделать небольшое табачное отступление. Э. А. был заядлым курильщиком. В институтских кулуарах его всегда можно было видеть с сигаретой, но с трубкой — никогда. По–видимому, публичное курение трубки он считал чем–то нарочитым, вызывающим, нарушающим его эстетические принципы. Постоянный аромат хорошего трубочного табака придавал особый шарм интерьеру его дома, куда мы и возвращаемся. Трубочный табак и, иногда, сами трубки были единственными подарками, которые можно было привозить ему из поездок.
В углу сбоку от стола находилось глубокое кожаное кресло, в котором полагалось утопать гостю. Самому хозяину предназначалось рабочее кресло у стола, жесткое и аскетичное. Гость мог занять это кресло, когда хозяин хотел продемонстрировать какое–нибудь редкое издание, лежащее на столе. У противоположной от книжного стеллажа стены располагалось старинное, очень большое и красивое пианино с бронзовыми подсвечниками. Это был номерной Бехштейн. Наконец, вдоль стены справа от входа стоял небольшой диван, более изящный и компактный по сравнению с прочими предметами обстановки.
