В разговоре возникла длинная пауза. Фрэнку даже показалось, что связь оборвалась.
– Папа, тетя плачет? – спросил Эрик.
Фрэнк снова проигнорировал вопрос.
– Когда суд? – внезапно спросила Ирма странным севшим голосом.
– Утром, – ответил Фрэнк.
– Передайте ему… – сказала Ирма. – А впрочем, ничего…
– Сигарету? – спросил Фрэнк.
– Спасибо, я не курю, – ответил математик.
– Я тоже. Но иногда другие просят закурить.
– Не думаю, что это поможет.
Инспектор снова принялся мерить шагами камеру. Четыре шага вперед, оборот, четыре назад, и снова.
– Не понимаю, – сказал он. – Решительно вас не понимаю. Неужели это вам так тяжело сделать несколько покупок?
– Нет, – ответил Вебельман, – не тяжело.
– Тогда почему?
– Не хочу.
– Глупо, – сказал Фрэнк. – Ребячество. Ослиное упрямство.
– Принцип, – возразил математик. Он покопался в нагрудном кармане рубашки, вынул оттуда сложенный помятый листок и положил его на тюремный стол. – Вот.
Инспектор перестал колесить по камере и подозрительно уставился на исписанный формулами клочок бумаги.
– Что это?
– Будущее, – коротко резюмировал арестант.
– В каком смысле?
– В математическом. Если выразить эту формулу графически… Вы представляете себе затухающую синусоиду?
– Что?
– Я позволил себе сделать расчет вашей экономической модели.
– Я ничего не смыслю в математике, – сказал инспектор, – но вижу свое будущее довольно ясно. А ваше – не вижу вовсе. Потому что у вас нет будущего. В девять утра начнется суд. В девять двадцать – судья ударит молотком по столу и объявит приговор. В самом лучшем случае вас признают недееспособным и пожизненно запрут в сумасшедший дом.
– Что же тогда в худшем случае?
– В худшем – дело кончится лишением вас гражданства.
– Я не слишком большой патриот, – ответил Вебельман, – и надеюсь это пережить.
Инспектор удивленно вскинул брови:
– Пережить? Пережить?! Вы так ничего и не поняли? Как раз этого-то права у вас и не будет!
Коммуникатор Фрэнка издал новый тревожный сигнал.
– Прощайте, – сказал инспектор. – Меня зовет мой гражданский долг. Я потратил на вас много времени, но все было напрасно. Больше я ничем не могу вам помочь.
Лев Соломонович протянул инспектору исписанный формулами листок.
– Прошу вас, возьмите. Мне больше некому это передать.
– Эти цифры мне ничего не говорят, – сказал Фрэнк, – и я не знаю никого, кто способен это понять.
– Тогда возьмите это на память, – ответил математик. – Через полтора года… Самое большее, через двадцать месяцев – вы все поймете.
