— Чай, я когда-то был солдатом, — ухмыльнулся Берти. — И каким бравым, кабы ты знал!
Отправив Курри на тот свет, Келе не испытывал ни гнева, ни раскаяния. Событие это ничуть не вывело его из равновесия. Аист спокойно посмотрел, как Берти выпускает петуху кровь, и направился обратно в сарай. На всем его пути напуганные обитатели птичьего двора норовили отскочить в сторонку; даже утки, и те притихли, почтительно косясь на мощный клюв аиста.
Мишка встретил его в сарае с таким видом, будто он и понятия не имеет о том, что произошло, хотя при этом помаргивал озадаченно. Чуть позже явилась и Вахур.
Собака кряхтя улеглась на сене, опустила голову на вытянутые лапы и посмотрела на Келе, но взгляд ее был пустым, ничего не выражающим.
— Что это с вами такое? — Келе принялся поправлять перья.
— С нами — ничего, — покачал головой Мишка. — А вот ты убил Курри.
— Это был честный поединок…
— Я, помнится, как-то раз объяснял тебе: здесь не бывает честной борьбы! — раздраженно топнул ногой Мишка.
— Здесь может быть только хорошая драка, которая нравится человеку, и плохая схватка, которую человек не одобряет. Так это, Келе, была плохая схватка.
Со двора послышался хриплый, неокрепший голос молодого петуха.
— Кукареку, кукареку-у, весь двор теперь мой, эй вы, куры и наседки, слышите? Теперь я самый главный, все должны мне подчиняться, кроме Келе… Келе — сильнее всех, он всеми повелевает. Кукареку-у…
— Слыхал? — Мишка кивнул головой на дверь. — Слыхал, новый Курри объявился. Этот не станет с тобой драться… Вот только что теперь скажет Берти?..
— Берти сам велел мне, а иначе я бы убежал от Курри.
Мишка перевел взгляд на Вахур, а та нерешительно поморгала ему в ответ.
— Не знаю, я что-то совсем запуталась, но, по-моему, лучше будет тебе спрятаться, Келе.
В этот момент в дверях появился Берти. — Иди-ка сюда, Длинноногий, — улыбнулся он аисту.
Опять этот голос, сулящий и поддержку, и защиту, и сытное существование.
— Ну, иди сюда, не бойся…
Аист подошел к двери и впервые стал есть из рук Берти, беря поочередно кусок за куском. А покончив с едой, еще постоял какое-то время, потому что большая, загрубелая от работы рука Берти мягко гладила его по голове.
— Ты сам никого не задирай, а ежели тебя кто вздумает обидеть, я тому шею сверну, — сказал Берти на прощание и ушел в дом.
Аист вернулся на место и встал в своей излюбленной позе — на одной ноге. В сарае царила глубокая тишина; собака лежала, как убитая, а Мишка возбужденно прядал ушами.
