Обрезков ей перепало немало, и если поначалу она жадно подпрыгивала за каждым куском, то по мере того как наедалась, резвость ее все убывала, постепенно она делалась все неповоротливее; вот даже присела и о чем-то замечталась, а, как известно, такое приятное состояние души на тощий желудок никогда не бывает.
И когда во двор высыпали все обитатели птичников, Вахур уже дела не было до того, что утки взволнованно суетятся вокруг разделочного стола, норовя ухватить оброненные Палом Бенце обрезки: она наелась до отвала. Лишь для приличия чуть поворчав на уток, она отправилась в сарай к своим друзьям; ведь на сытый желудок и друзья
нам милее. Будь сейчас лето, можно было бы зарыть про запас косточку-другую, что поаппетитней, но в такой мороз об этом и думать не приходится. Снег лежал в полметра толщиной. Даже сияющий лик солнца излучал леденящий холод. А солнце как раз уже взошло. Оно помедлило, понежилось в своей снежной постели, но потом решило, что вставать все же придется, и, покраснев с досады, сбросило с себя пышную перину облаков и двинулось по белу свету.
Вахур лениво моргала, ослепленная яркими лучами солнца, и едва могла разглядеть в полумраке сарая своих приятелей. Ей показалось, что в сарае еще холоднее, чем снаружи, хотя солнце и не думало пригревать. Глубоко вздохнув, она плюхнулась на сено.
— Спите? — зевнула она.
— Спим, — недовольно пошевелился Мишка; он хотел было придраться к тому, что от собаки пахнет кровью, но сколько ни принюхивался, не мог учуять ничего, кроме слабого запаха дыма.
— А я, пожалуй, переела лишнего, — довольно посапывала Вахур. — Во дворе гораздо теплее, вышел бы ты погреться, Келе.
— Как там Чав?
Мишка укоризненно покосился на аиста, но что тут поделаешь: Келе был голоден, а Вахур выглядела такой сытой и довольной.
— Чав? — задумчиво переспросила собака. — Даже не знаю, что тебе сказать. Сперва его положили на землю, потом подвесили вниз головой, опалили на огне, ошпарили кипятком, а после его вдруг не стало… будто никогда и не было. Но из него получилось много всяких вкусных вещей.
— Поговорим о чем-нибудь другом, Вахур, — зевнул Мишка. — Меня от этих разговоров мутить начинает.
Собака рассерженно заколотила хвостом по сенной подстилке.
— Когда ты заводишь разговор про овес, репу да кукурузу, мы не жалуемся, что нас мутит.
— Это другое дело…
— Противно смотреть, как ты ешь все без разбора: пыльные листья с деревьев, прелый салат, всякую зеленую дрянь.
