Тут собака вскинула голову, настороженно прислушалась, залаяла на кого-то, потом вскочила и убежала. Вскоре из глубины сада донесся ее сердитый лай.
Ослик задремал и открыл глаза, только когда собака вернулась обратно, но поскольку Вахур не стала ему рассказывать, для чего она отлучалась, Мишка опять погрузился в дремоту.
Луна на небе успела переместиться по другую сторону дома; глубокую тишину нарушали только куры, изредка кудахтавшие во сне. Даже собаки, и те примолкли.
«Малый свет теперь у меня за спиной, — думал одинокий аист, — значит, половина ночи прошла. Ох, как больно…» Потом ему вспомнилась стая, он как бы увидел перед собою знакомый песчаный холм и остро почувствовал свое одиночество. Стая без него обойдется, но ему так хотелось быть вместе со своими собратьями… И тоска его смешалась с болью.
Время медленно — так медленно тянется только страдание — ползло над камышовой крышей.
Аист ненадолго прикрыл глаза, а когда открыл их, звезды на востоке стали бледнеть.
Рассветный холодок остудил пылающее жаром крыло, а проступающая полоска света на востоке сулила начало доброго дня, но аист был стар и умудрен опытом: он знал, что за днем непременно последует вечер.
Петух во дворе не раз прокричал, возвещая рассвет, что было совершенно излишне: и без петуха всем это было ясно, и утки шумно требовали, чтобы их выпустили из тесного закутка во двор.
— Кря-кря-кря, и чего этот глупый Курри раскричался! Нацепил на голову красный гребешок и зазнается…
Мишка, встревоженный, не сводил глаз с кухонной двери. И, как обычно, дурные предчувствия не обманули его и на этот раз.
Тихонько отворилась дверь — Берти не упускал случая тщательно смазывать замки и петли, — и старый Янош Смородина торопливо прошлепал в сад, где Берти снаряжал тележку.
— Мишка! — позвал он и откашлялся.
Мишка уставился на светлеющее небо — ни дать, ни взять звездочет, которому до земных забот и дела нет.
— Мишка-а!
Мишка обнюхал соломину, внимательно разглядывал ее, словно всем своим видом говоря: «Подумать только, ночью
я ее и не заметил. Да, что ни говорите, а глаза меня стали подводить».
— Мишка, чтоб тебя черви живьем сглодали! Неужто без кнута на тебя и управы нету?
Мишка с непередаваемой неохотой поднялся, делая вид, будто он действует вовсе не по чьей-то указке, а по собственной воле, затем неспешно подошел к тележке и занял свое место. До кнута лучше дело не доводить.
— Салат дешевле не уступай, и редис тоже, — наказывал садовник, провожая Берти. — Как быть с паприкой, реши сам, а лук, он и зимой своих денег стоит, не спеши от него избавиться.
