В библиотеке вплоть до утра горел огонь, а в комнатах Ирины мелькали силуэты, точно там суетливо собирались в дорогу. Узелков давно уже следил за движением теней и, разумеется, не упустил тот момент, когда княжна открыла окно и задумалась… Над чем? Узелкову показалось, что она заметила его и только для него распустила свою косу, которую своевольно развевал по сторонам утренний ветерок.
«Так легко погубить человека, – думалось Узелкову. – Перед такой косой не только я, не только дядя, а и сам Михаил Дмитриевич опустится на колени».
Кто-то отворил наружную дверь во флигеле, и Ирина скрылась в своей комнате.
– Дядя, куда так рано? – спросил Узелков, заметив, что Борис Сергеевич вышел на воздух.
– Не спится. Пройдусь по парку.
– И я с тобой.
В парке было хорошо. Ничто не нарушало покой вековых старцев, позолоченных косыми солнечными лучами. Здоровая прохлада бодрила и ум, и сердце. Являлся общий запрос на жизнь и на ее красоту…
– Дядя, – признавался Узелков перед Борисом Сергеевичем, – я в первый раз в жизни нахожусь в таком чудесном настроении… Скажи, милый, хороший, видел ли ты ее косу?
– Чью косу? Что с тобой?
– Косу Ирины.
– Разумеется, видел. Она придерживается греческой прически…
– Да не в прическе, а распущенную по ветру! Ах, сколько в ней поэзии!
– Голубчик, ты бредишь.
– Думаю, что она молилась Богу или искала мысленно по свету родственную душу…
– Не можешь ли говорить проще и толковее.
– Дядя, от тебя укрыться невозможно. Ты молчишь для того, чтобы видеть, и видишь для того, чтобы молчать.
– Да, я вижу, что все твои помыслы обращены к Ирине. Но раз ты меня зовешь другом, не сердись за правду.
– Только не разочаровывай.
– Она для тебя все: и эфир, и алтарь и молитва. Но, извини, ты ей не пара.
– Вы думаете, Борис Сергеевич?
– Ты только что вступаешь в жизнь, а ее горизонты и требования уже окрепли и обнимают много такого, до чего поручик не скоро еще додумается.
– Вы полагаете, что она ответит мне отказом?
– А ты решился сделать ей предложение?
– Да, и… она уже ответила мне… почти признанием.
– Ответила признанием?
– Она отворила окно и явилась предо мною в лучезарном поэтическом образе. Для кого распустила она свою косу? На кого она так томно смотрела… в час утреннего рассвета?
– Все это предназначалось – увы! – мистеру Холлидею. Его окно рядом с твоим.
– Дядя, или ты меня дразнишь… или я сегодня же вытяну его на барьер.
– Ого, здесь кровью пахнет! – послышался голос Михаила Дмитриевича.
