— А он и есть настоящий. Травмат. Макарыч. Не боись: чистый как слеза, в розыске не числится. Держи, отпрыску подаришь.
Она тогда уже развелась и с Юркой, и с архитектором, и с композитором. Архитектор оставил квартиру, композитор — танцевальные аранжировки.
Один Юрка был головной болью, не оставлял в покое. Зудел, судился, требовал проживания сына с ним. Естественно, суд встал на сторону матери. А что работа разъездная — так для того и существуют бабушки и няньки.
* * *
В тот приезд Талию с сынишкой пригласила подруга, она же мама его одноклассника: отметить день его рождения.
Как всегда, Талия была одета оригинальнее и интересней всех, и имела успех. Женщины повалили в прихожую рассматривать расшитую бисером югославскую дублёнку.
— С оптовой базы начсклада привёз, бросил под ноги. Вышивала сама. Прямо в купе… Посадила оркестровых прокалывать шилом дырочки, они и рады стараться…
Потом в спальне рассматривали белую меховую душегрейку и платье до полу.
Всюду был жесточайший дефицит, в магазинах шаром покати. Но голь на выдумку горазда. Поверх атласа Талия нашила паутинно-тонкие кружева с люрексом. У пояса — прикрепила розочку из атласных же лоскутков. Цветок пышно и жёстко топорщился от насыщенной сахарной воды.
Рассказывала ахающим женщинам, как выступала перед нефтяниками в клубе (бараке). Клуб был забит до дверей, только что на потолке гроздьями не висели.
Как в бане, плавал кислый влажный, махорочный пар — не из каменки, а из сотен жарких, жадных усатых и безусых ртов. Стены переливались инеем в свете голых электрических лампочек, будто посыпанные толчёнными в пыль бриллиантами.
И морозным вологодским инеем сверкали Талькины снегуркины кружева, и бешено мелькали в фуэте обнажённые сверкающие ножки. Зал ревел от восторга.
Вот тогда на устроенной в честь приезжих артистов вечеринке оптовик набросил на неё дублёнку. Завернул как младенца и вынес на руках через задний ход, в чёрную зимнюю мглу.
После носились на уазике по скрипящему снегу, по спящим улочкам, по маленькому ночному аэродрому. Вверху величественно, фантастически переливалось в полнеба полярное сияние — зрелище не для смертных. Устрицы по сравнению с этим — тьфу, слизь, серая слякоть.
В машине было натоплено, как в сауне. Сбросили с себя почти всё. Нетерпеливые горячие тугие губы, как сыновние игрушечные стрелы с присосками, с чпоканьем впивались в шею, в грудь…
* * *
Но вернёмся ко дню рождения…
— Талия, ты, вообще, с катушек съехала?!
