Приглашают на танец так смело Своих дам.
А девчонка — осталась!
Прямо к ней старшеклассник идёт…
Нет, не к ней! Нет, не к ней
— а к соседке,
Кареглазой смешливой кокетке —
И на танец соседку зовёт.
…Она выйдет неслышно из зала
И по лестнице, ставшей вдруг длинной,
Тихо спустится с грустного бала
В вестибюль, голубой и пустынный.
В запорошенной шубке фигурка
Будет долго по парку слоняться,
А алмазная пудра снегурки
Будет тихо вокруг осыпаться.
Что ж, девчонка: в отчаянии, может,
Ты вздыхаешь, что загнана в угол.
Но ОН ищет тебя! И ты тоже
Приготовься быть верной подругой.
Пусть на этом балу ты грустила.
Но вся жизнь впереди, как поётся.
И мелодий, весёлых и милых,
В твоё сердце немало вольётся.
И последний свой девичий танец
Ты однажды на свадьбе станцуешь.
Где средь самых первейших красавиц
Ты красавицей первою будешь…
Машку с этим слабеньким стишком вознесли до небес, затаскали по школьным вечерам и конкурсам. И — пошло-поехало.
* * *
Ещё недавно Машиным идеалом был американец Майкл Бом. Ну да, тот самый завсегдатай политических ток-шоу. В самом начале он был такой душка, такой милашка: по-американски наивный, свежий, чистенький, круглоглазый, в отутюженном костюмчике, как пионер.
Так выгодно, так необычно смотрелся на фоне базлавшей аудитории и хабалистых ведущих («колхоз-лапоть», по Машиному определению). Это сейчас он, среди наших, потерял заграничный лоск, засалился, пообтёрся, поистрепался. Тоже стал похож на хабалку в штанах. С волками жить — по-волчьи выть.
— О Майклуша! — страстно стонала Маша и льнула к пощипывавшему её губы экрану. Вытирала на голубом стекле следы жирной помады. — Как ты думаешь, он женат?
— Давно и прочно, — убивала я её мечты на корню.
Набирая чей-нибудь электронный адрес, вместо «майл. ру» — Машины пухлые пальчики непроизвольно выстукивали: «Майкл. Ру! Пишет тебе…».
Пустое вы сердечным ты она, обмолвясь, заменила…
В профилях на фото, после всех «шопов», Машу можно узнать при большом воображении. Дива! Вообще-то она находится в застарелом законном браке: всё лень до ЗАГСа дойти, развестись. Брак то ли фиктивный, то ли гостевой, чёрт их нынче разберёт.
Последний муж — большой чин в управлении культуры. Сидит в натуральном кожаном кресле, в кабинете с секретаршей и селектором, подписывает бумаги. Благородная серебряная седина, чистый сократовский лоб, интеллигентная бородка, тонкие золотые очки. Готовый герой из чеховской пьесы.
— Редкостная сволочь и тупица невообразимая, — характеризует Маша. — Типичный надуватель щёк.
