Время – девять часов вечера, и я стою на крыльце дома Макса. Он очень похож на мой: тоже четыре этажа, черная дверь и жалюзи (неужели же здесь совсем нет творческих людей? – многое бы отдала, чтобы увидеть голубую дверь!), но фасад дома немного скругленный, будто здание слишком плотно пообедало. Даже кажется, что входная дверь вот-вот отлетит, как пуговица от пиджака.
Удивительно, но дверь без предупреждения распахивается. А ведь я даже не успела нажать на кнопку звонка.
– Элис, что ты тут делаешь? – спрашивает Макс, нахмурившись. На нем темно-серая рубашка навыпуск и брюки цвета хаки. Здорово, наверное, просыпаться утром и выглядеть потрясающе во всем, что бы ты ни надел.
– Как ты узнал, что я тут? – спрашиваю я, игнорируя его не вполне приветливое приветствие. Макс из снов обожает сюрпризы, но Реальный Макс, кажется, терпеть их не может.
– Я услышал голоса, – говорит он и смотрит по сторонам, а я поеживаюсь. – Или… голос.
– И почему никто никогда не красит двери в голубой? – спрашиваю я, кивая на другие дома на улице. Но Макс уже заходит в дом.
– Сохранение исторического облика, – говорит он. – Менять внешний вид дома запрещено законом. – Он поворачивается и смотрит на меня так, будто я – недрессированный щенок. – Пойдем, – говорит он и жестом зовет за собой. И я иду.
И вот я уже сижу на красивейшей кухне Макса, а он что-то ищет в шкафчике.
Внешне дом похож на остальные, но внутри все очень современно и стильно. Повсюду царит идеальный порядок. Даже белый плед на диване кремового цвета, даже книги по архитектуре на кофейном столике, даже ящик с приправами, который я только что выдвинула. Ну у кого еще дома идеальный порядок в ящике с приправами? – думаю я, перед тем как его закрыть. У нас, например, считается, что тебе очень повезло, если блинчики с корицей внезапно не окажутся блинчиками с тмином.
Макс достает штопор и вытаскивает из холодильника бутылку с какой-то светлой пузырящейся жидкостью. Пробка вылетает с легким хлопком, повисает тишина, и вдруг наедине с Максом, у него дома, я чувствую себя ужасно неловко.
– Ой, нет, спасибо, мне вина не надо, – протестую я, останавливая его жестом.
– Это хорошо, потому что оно не тебе, – говорит Макс, поднимает бровь и смотрит на меня. – Я сейчас вернусь. – Без объяснений он выходит из комнаты, и я слышу голоса и звон вилок о тарелки – звуки становятся громче, когда он открывает дверь, и приглушаются, когда закрывает.
Оказавшись одна, я осматриваюсь. Кроме стильной отделки замечаю множество фотографий. Они повсюду: ровной линией стоят в блестящих серебряных рамках на камине, висят на стенах. Нередко на фото женщина – наверное, мама Макса, я узнаю ее по коричневым, как у Макса, волосам и большим миндалевидным глазам; она в компании со знакомыми (политики, звезды) и незнакомыми мне людьми. Фотографий Макса тоже немало – вот он в футбольной форме, потный, после игры, рядом с мужчиной, который положил руку ему на плечо, – наверное, отец. На другой фотографии грязный, но счастливый Макс поднимается на гору с какими-то непальскими провожатыми, на другой гордо размахивает серебряной медалью.
