В попытке разгадать кроссворд на карте я склонилась к голове Ушакова. Оказалось, он едва слышно бормотал что-то.
– Север там, – громко сказала я.
Он смолк, повернул карту градусов на пятнадцать, и мы грубо прикинули, как добраться до центрального перекрестка с домами более одного этажа. Там рассчитывали занять доступный подвал.
– Рядовой Котов!
– Я.
– Необходимо короткими перебежками пересечь полотно дороги. Там ближайший навал и часть плиты… видите?.. Котов!
– Есть, – недовольно бросил Котов через плечо и во весь рост направился к руинам.
– Котов, назад! – негромко крикнул Ушаков.
– Щас, – тихо ответил Котов, продолжая двигаться сквозь изрытое снарядами полотно трассы вперед к ближайшему остову постройки.
– Котов, ложись!
Услышав команду, рядовой растянулся лицом вниз на битой рытвинами полосе дорожной разметки. Стук ботинок отразило сухое эхо. Но стояла прежняя тишина, и Котов вновь демонстративно встал и не спеша отряхнул пыль с колен.
– Там нету никого! – крикнул он громко, взглянув в прицел автомата вверх на уступ.
Отвернулся и вразвалку, попинывая осколки асфальта, дошел до высокой кучи обломков.
Ушаков раздраженно сплюнул сквозь зубы:
– Взвод, за мной, пригнувшись!
Под топот собственных шагов мы вошли в бывший населенный пункт.
Ушаков встретил взгляд Котова. Ничего не сказал.
Мне шестнадцать.
Очередной сеанс Лермонтова. Один из многих.
– Тебе нравится кто-нибудь? С кем было бы хорошо?..
– Что? – не сразу понимаю я.
– Просто хорошо.
– Никто.
– Совсем?
– Я же говорю. Ну, может, птицы… – Я смотрю в его окно.
Посередине неба, едва видна – так далеко, – крестом парит птица. Она не знает обо мне. Свободна как огонь.
– Не воспитатели? Не подруги?
Я молчу. Хватит лить воду.
Лермонтов возражает убежденно:
– Так быть не может. Твоему виду не могут не нравиться люди. Они важны как воздух. Без них, людей, не возникло бы вида. Так и остались бы волки. Слыхала про собачью преданность?
Я морщусь. Слишком хорошо я вас знаю.
– Ага! – В его голосе преимущество.
– Я дикая, – предполагаю я. – Мне никто не нужен.
– Хоть и дикая, все равно…
– Ну нет! Дикие собаки вообще часто убивают людей.
– Потом едят?
«Че, дурак?» — Я молчу сквозь отвращение.
– Думай. Ты дикий вид. Убивать впустую нерационально, так? Догадываешься, зачем, вернее, за что убивают?
Я как рыба. В этой элементарной идее таится что-то извращенное. Мне не нравится это слушать.
– Мстят за то, что дикие. И никакого шанса. Они б отдали жизнь за тебя, а она тебе попросту не нужна. Это больно.
