— Вчера ты впервые задал мне хоть какой-то вопрос, — говорит она. — Про нас.
— Чаще не выходит, мы редко видимся.
— Верно. Но нам предстоит стать родителями, Джад, и, мне кажется, нам надо научиться разговаривать.
— Ты решила, что ребенок — твой пропуск обратно, в мою жизнь?
Она устало усмехается:
— Знаю, тебя это не греет, но надо до чего-то договориться, поскольку ребенок общий и нам надо взаимодействовать.
— А если я вовсе не хочу с тобой взаимодействовать?
Она отодвигает стакан и смотрит на меня в упор:
— Что это значит?
— Я не хотел заводить этого ребенка. Когда-то хотел, но это было давно, прежде чем я узнал, кто ты на самом деле. Я хотел того ребенка, который умер. А этот… я не ощущаю его как своего. Он не мой, равно как и ты — не моя.
Джен долго изучает свой бокал, а когда снова поднимает глаза, они полны слез. Мне вдруг вспоминается лицо Элис и ее слезы, капающие на мой живот и ноги, но я тут же опускаю створки, задергиваю занавес — и без того тошно. Две аварии сразу мне не потянуть.
— Это страшные слова. Ничего страшнее ты мне в жизни не говорил.
— Ты сама хотела разговаривать. Вот, разговариваем.
Я уже не помню, какие именно слова только что произнес. Я даже не уверен, что произнес именно то, что хотел. Но твердо знаю, что хотел сделать ей больно. С тех пор как я узнал, что ребенок мой, — а прошло неполных два дня, — я стараюсь о нем не думать. Он для меня ирреален. Но тут важен выбор слов. Скажи я, что ребенок пока ирреален, Джен понимающе кивнет и продолжит крутить шарманку про то, как мы, его будущие родители, должны между собой сотрудничать. А у меня и без того голова раскалывается. Обрубки моей жизни крутятся в ней, точно отпиленные циркулярной пилой, а пила все жужжит и вот-вот распилит надвое — нет, на мелкие куски! — меня самого. Это неотвратимо и необратимо.
— Хочешь знать, почему я сошлась с Уэйдом? — тихо спрашивает Джен.
Как же ей ответить?
— Не хочу.
— Когда погиб наш ребенок, мне было плохо, очень плохо. У меня была потребность горевать, оплакивать его, а ты вел себя как ни в чем не бывало. Ну, почти как ни в чем не бывало. Типа: да ладно, Джен, другого сделаем.
— Ты преувеличиваешь.
— Ненамного.
— Ясно. Значит, постель Уэйда — самое место, чтобы оплакивать ребенка.
Один из фото-ниндзя роняет металлический шест, и он с грохотом катится по мраморному полу. Джен вздрагивает. Парень, чертыхнувшись, подбирает шест. Тут же, откуда ни возьмись, появляется распорядительница и принимается его отчитывать. На мой взгляд, чересчур сурово.
