В конце концов с собакой справился сам Тони Раско. Подошел, пошатываясь, весь в крови, открыл дверцу машины и крикнул:
— Лежать, Макс!
Однако пес уже вошел в раж и хозяина не слушался, поэтому Раско вытащил его за задние ноги и попытался удержать. Но ротвейлер вывернулся у него из рук и, свирепо лая, рванул назад в машину. Раско встал у него на пути и что-то крикнул — резко, по-хозяйски. Пес, гавкая и рыча, затанцевал вокруг, и мне показалось, что из пасти у него тоже капает кровь, но я тут же сообразил, что это кусок красной футболки Пола.
— Валите отсюда скорее! — закричал Раско. — Мне его не удержать.
— Держи! — истерически крикнул я с крыши. Подо мной, внутри машины, стояла страшная тишина. Ни звука.
— Садись с той стороны! — вопил Раско.
Не помню, как я скатился с крыши, как открыл дверцу. Но помню, как увидел голову Пола где-то под рулем, его странное выгнутое тело, кровь, затекшую в щели и углубления сидений. Еще помню тошнотворный запах крови и дерьма. Когда я приподнял голову Пола, чтобы пролезть за руль, брат не издал ни звука, но от хлопка дверцы он застонал, и я понял, что он жив.
Пол так жаждал набить морду Раско, что даже не потрудился заглушить мотор, поэтому я смог тут же закрыть оба окна — как раз перед тем, как ротвейлер снова попытался ворваться внутрь. Его тело ударилось о дверцу всем весом, а зубы проскрежетали по стеклу. Оцепенев, я глядел мимо него на Раско, а он на меня — без всякого выражения, с красным, точно разрисованным, как у дикаря, лицом… А пес продолжал выть и бросаться на дверцу. В какой-то момент я все-таки нажал на газ и медленно, боясь потревожить Пола, тронул машину с места. Ротвейлер устремился за нами — я видел его в зеркало, — а потом остановился посреди улицы и стал отчаянно гавкать вслед. Наверное, надо было развернуть машину и попросту его задавить, но я этого не сделал. Я поехал дальше — и это несделанное дело тоже будет мучить меня еще долгие дни и годы. Эх, если бы я его тогда задавил! Если бы я спрыгнул с крыши и попытался помочь Полу. Если бы я вообще отказался с ним ехать…
Я, как ни странно, смог взять себя в руки и доехать до приемного покоя Элмсбрукской городской больницы. Как — убейте, не помню. Смутно помню, как медсестра ввела мне в вену иглу, потому что Полу нужно было переливание крови, а потом приехали родители, и у них тоже брали кровь. Полиция на время конфисковала наш «кадиллак» в качестве улики, поэтому я в какой-то момент очнулся в полицейской машине — на ней меня отправили домой. Лица полицейского, который меня вез, я с заднего сиденья толком не рассмотрел, помню только, что пожилой. Он тогда сказал, что я спас брату жизнь. Однако остальные отнеслись к этому совершенно иначе, и это стало понятно очень быстро. Пол смотрел на меня угрюмо и зло, отец морщился, как от боли, мама ни во что не вмешивалась. Все, все вокруг были уверены, что собака ошиблась — покусала не того брата. Тогда я этого еще не знал, но именно в этот роковой вечер наши с Полом пути и судьбы окончательно разошлись, да чего там — мы сами, оба, разбились вдребезги, и всю последующую жизнь наши неровные, зазубренные осколки будет разносить все дальше и дальше, самые важные будут теряться по дороге, и, наконец, не останется никакой надежды на то, что удастся собрать целое.
