Бабьи подлянки | страница 26



…— Вот возьмите и на вашу могилку.

Я вздрагиваю. Старушка приблизилась, за моей спиной протягивает несколько рябиновых кистей. Пока я прикрепляю их, сидит на скамеечке, болтая не достающими до земли маленькими ногами, в калошках на шерстяной носок.

— Наш северный виноград. Самая женская, бабья ягода. Попробуйте.

Ну, виноград, скорее, девичья сочная ягода, много не съешь: больно сладок. А рябина — да. Терпкая, с кислинкой, с горчинкой, суховатая. Каждая ягодка туго схвачена на попке чёрной ниткой, штопана крестиком. А уж если тронет её первый морозец, надкусишь… М-м! Такого вкуса больше нигде не встретишь.

— Раньше говорили, — продолжает словоохотливая старушка, — если рябины много, вот как нынче, — значит, жди много деток.

Я тоже слышала об этой примете. В старину из рябины бабки готовили настои, чтобы вытравлять нежеланный плод. Много на это дело уходило ягоды, редко когда среди резной зелени мелькало нарядное пятнышко, разве что на самом верху. Так и говорили: «Ну, охальницы девки и жёнки нынче нагрешили, всю рябину ободрали». Если же рябину не трогали — значит, и беременных бывало много.

Словоохотливая старушка отщипывает по ягодке, кидает в сморщенный рот, жмурится.

— Вот и мои ребятки… Двое, близнята, земля им пухом, царствие небесное…

Она мелко крестится, быстро моргает сухими блёклыми глазами без ресниц: слёзы давно выплаканы. Машет рукой назад, под рябину: там на бледно-голубом жестяном памятнике две овальные фотографии под стёклышками, тоже порядком выцветшие. Масляной краской выведено: «1995–1999». Вот горе так горе.

— Я и рябину не сажала, семечком ветер-батюшка принёс. Не до того мне было, чтобы рябины сажать. Узнала — замертво свалилась. Как похороны, как поминки прошли — ничегошеньки не помню.

Помню только, что на работе была: полы в магазине мыла. А тут покупательница вбегает, рассказывает, захлёбывается: двое ребятишек под колёса попали. Носятся, мол, эти машины как ненормальные. Я, как с тряпкой была, так на сырой пол в лужу и опустилась. Ноги отказали.

Рассказывает она ровно, спокойно и как бы заученно. Рассказывая, смотрит в одну точку, то и дело утирает сухонький рот горсточкой. Видно, что рассказывала о происшедшем много раз и слова обкатались гладко, как камушки в ручье.

Привык человек жить в горе, вставать с горем и ложиться с горем. Иногда горю нужен выход — и вот она рассказывает сотый раз слушателю, который подвернётся. А не подвернётся — она рябине своей расскажет.