— Хочешь, мы проведем эту ночь вместе? — спросила Belle Parisienne.
— Агхм, — изобразил я на лице страсть и смущение.
— Я просто дразню! — показала она язык.
Правда, подержала его снаружи на несколько мгновений дольше, чем следовало бы. Я воровато оглянулся и понял, что не хочу, чтобы Ева увидела нас с Belle Parisienne в такой момент. Значит, дела обстояли и впрямь плохо, понял я удрученно.
— Ее здесь нет… она в монастыре читает твой текст, готовится, — сказала понявшая все Belle Parisienne.
Я улыбнулся беспомощно. Какой смысл был спорить, если она видела меня и каков я был? Belle Parisienne мой друг, понял я.
— Итак, — сказал я.
— Итак, — лукаво глядя, она склонила голову.
— Ты дразнишься, — сказал я, смеясь.
Она смотрела на меня с той же улыбкой. Мы словно в коридоре сидели между стенами церкви и дома, где-то вдалеке зажигались огни, ужин заканчивался поздним вечером, я слышал разговоры — непонятные слова быстрой французской речи летали вокруг огней, словно ночные мотыльки, — и лицо Belle Parisienne из-за игры света и тени потеряло выражение проказницы. Хоть она и улыбалась, все еще улыбалась…
— Скажи, — сказал я, тоже улыбаясь, хоть губы мои подрагивали, — что я все надумал.
— Мне все показалось, и она решительно ко мне равнодушна, — сказал я, почти не спрашивая.
Она молчала. На стене церкви зажегся фонарь, и я увидел ее красные — без помады, то был естественный цвет губ Belle Parisienne — губы. Она их покусывала. Луна засветилась ярко, и я даже зажмурился на мгновение.
— Неужели, — сказал я, замирая…
Она медленно покачала головой, и я почувствовал, как улочка над обрывом сползла в него оползнем и я лечу на дно ущелья, кувыркаясь. Все замерло, и голоса куда-то пропали. Лишь я с Belle Parisienne сидел на террасе горы в свете луны, и между нами плескалось в амфоре — словно Океан в приговоренном к смерти заливе — черное вино. Что же, лучше очутиться на дне колодца однажды, чем всю жизнь надеяться его избежать. Оставалось дать Еве в руку камень, чтобы она его бросила сверху. Не одну катастрофу я пере…
— Я не знаю, — сказала Belle Parisienne вдруг. — Это первый, черт меня побери, раз, когда я не понимаю женщину!
— Что? — спросил я.
Волшебным образом все ожило. Появились звуки, застучали о тарелки вилки, заголосили издалека дети и призывающие их к порядку родители. Луна скрылась за крестом, отчего он воссиял над нами, вызвав оживленные шутки и смешки республиканцев с 200-летним наследием. Я оглянулся. Ставни домов закрыты…
