— И верно говоришь, что ведьма, — откашлявшись, говорит мужчина.
— Такую пакость приготовить… А правда ли, что к ведьмам по ночам черт прилетает? Брови девушки подскакивают высоко. Она запрокидывает лицо и начинает смеяться звонко, от души. Монисто на ее шее позвякивает, и каторжанин смеется тоже, довольный своей шуткой.
— Правда, прилетает, — отсмеявшись, лукаво отвечает она. — Как же слепой ведьме прожить в лесу одной, без черта? Есть будешь? Она выставляет на стол пирог и теплое молоко. Каторжанин не отказывается и ест, причмокивая, словно никогда не ел ничего вкуснее.
— Хороша ты, девка, хоть и не зрячая, — мужчина кряхтит, икает сыто. — Где ж твой сокол-то летает? Да и я без соколицы, это ты правильно угадала… Вот, женился бы на тебе. Пошла б за каторжанина? Девушка хохочет.
— Пошла бы. А ты взял бы ведьму? А ну, как черт прилетит?
— Что мне черт? — ухмыляется каторжанин. — Я сам себе черт. На золотом прииске двух своих товарищей за золотишко порешил. На медведя с одной заточкой ходил, две ночи в тайге провел, в буреломе, сырыми куницами питался. Да вот под шальную пулю попал… Ночь бы мне провести тут, у тебя… Между бровями девушки пролегает напряженная складка, пальцы сжимаются и начинают подрагивать от волнения.
— Не обижу, говорю ведь! — мужчина истолковывает ее волнение по-своему, и голос его становится настойчивым. — Вот тебе святым ангелом Гавриилом поклянусь! Его рука со свистом рассекает воздух, осеняя крестным знамением.
Девушка упрямо качает головой.
— Нет. Нельзя. Никак нельзя… Поел, что ли? Ну, так и собираться пора, с Богом. Она встает. Каторжанин встает следом, перегораживает дорогу.
— Слушай, девка, — широкие ладони ложатся ей на плечи, в голосе слышится сталь. — Изба твоя в глуши. Никто сюда не сунется, а ночью в тайге неуютно, звери ходят. Может, что и похуже… Девушка вздрагивает, поводит плечами, пытаясь сбросить с себя ладони мужчины, но он держит крепко, еще ближе придвигается к ней, дышит густой мешаниной запахов.
— Ты одинока, да и я давно такой девки не видал, — продолжает он.
— Переночуем, а утром увезу тебя в город. Хочешь? — его узловатые пальцы впиваются в плечи. — На юг поедем, к солнцу красному, к молочным рекам, к кисельным берегам. С золотого блюда есть будешь.
Косточки под солнышком греть. Все, как в твоей песне. Хочешь, ну?
— Пусти, — тихо просит она. Запахи снова наваливаются на нее, кружат голову, забивают ноздри.
В трубе начинает завывать ветер, зима швыряет в окна горсти снежного бисера.
