И понимают это и другие, хотя Злобинда ещё плетёт формулы боевого заклинания, Иолара играет фаерболами, а Хмурус, ещё не пришедший в себя до конца, тем не менее, вытаскивает из кармана какое-то зелье.
Но все они ждут моих действий. Сами ничего предпринимать не станут. Уж что-что, а уважать чужие битвы тёмные умеют.
Поэтому я спокойно выдерживаю взгляд Злобы и её прикосновение, обжигающее, как крапива. Вскидываю подбородок и говорю ей прямо в лицо:
— Я знаю, кто сильнее тебя.
Чёрная Злоба хохочет, запрокинув голову. Но её смех больше не пугает.
— Лидия, маленькая девочка, которая верила в фей.
Моя противница хохочет ещё громче и безумнее.
— Лидии давно уже нет. Её поглотили злоба и отчаяние.
Я мотаю головой.
— Она жива. Она в твоих глазах. И она знает, что я пришла за ней.
Чёрная Злоба кривит губы в ухмылке.
Но она не понимает, что сейчас я имела возможность разгадать её главный секрет и теперь намерена воспользоваться этим.
— Если ты убьёшь меня — Лидия погибнет. А, не убив, тебе не победить.
Я улыбаюсь ей, вернее, Лидии в её глазах, Лидии, которая за тёмным окном в вечное одиночество всё-таки увидела фею, поверила, потянулась к ней.
— Я и не собиралась тебя убивать, — заверяю Чёрную Злобу. — Я светлая, я не умею. Но умею кое-что другое.
И… обнимаю её — одинокую, несчастную девочку, которая едва не разучилась верить в сказки.
Глава 20, в которой мимо меня протопали…
Чернота слетает с неё слоисто, как подхваченные ветром сухие листья. Клубится у ног, неохотно отползает, скалится и шипит, обещая вернуться и взять реванш. Змеями юркает в щели.
А в моих объятиях оказывается миловидная рыжеволосая девушка лет двадцати пяти. Несколько секунд она удивлённо смотрит на меня, подобно человеку, с которого слетел длительный сон, а потом, произнеся:
— Фея! Настоящая! — теряет сознание и медленно оседает на пол.
Злобинда и Иолара кидаются на помощь. Вместе мы укладываем девушку на кушетку, любезно подогнанную командой доктора-приведения.
А теперь — к кудеснику. Слишком многое отвлекало от того, чтобы сразу кинуться — лечить, спасать. Но теперь не остановит ничто.
Подбегаю, опускаюсь на колени. Провожу пальцами по гладкой, прохладной, как отшлифованный камень, коже щёк. Пальцы пачкается в красное. Вся его одежда иссечена, заляпана кровью, и листья, которыми буквально осыпан его наряд, тускнеют, как вянут цветы от дыхания осеннего ветра. Молодое прекрасное лицо безжизненно. И только тени от длинных ресниц ложатся на острые скулы.
