Она провожает его презрительным взглядом:
— Слабак! А на вид такой солидный мужчина.
— Невежда! — громыхает Книга-Всех-Историй. — Так разговаривать с почтенным фолиантом! O tempora! О mores![6] Да чтоб тебя печатный станок зажевал!
О, а книженция-то знает в проклятиях толк. Потому что я тут же представила себе зубастый печатный станок. Даже холодок по спине пробежал.
— Ваше возмущение, уважаемая Книга-Всех-Историй, совершенно справедливо. Полностью поддерживаю!
Злобинда легко касается замшелой обложки и ласково поглаживает. Чего сложно было ожидать от такой дамы, как она.
Фолиант прикрывает все шесть глаз и едва не мурчит.
— Уважаемая книга, можем ли мы узнать историю о тёмном народе крысоров?
Книга взбрыкивает, отползает от руки, бычится.
— Уходите, не хочу с вами даже разговаривать! Не знаю таких мерзких историй.
Но Злобинда стоит на своём:
— Этот невежда, — указывает на всё ещё бессознательного Галета, — был заколдован крысором.
— Невозможно! — книга даже подпрыгивает на месте, как сбрендивший пельмень. Ага, видела я однажды такие. — На всех крысоров наложена печать, блокирующая магию. А остальных — переловили крысоловы.
— Но вы представьте себе, просто представьте, что кто-то из них спрятался. Или уцелел. Или так сменил личину — а уж они в этом мастаки были! — что даже крысоловы не унюхали?
Книга-Всех-Историй замирает, хлопает длинными ресницами, щекочет нервы перешёптыванием страниц — будто чревовещатель какой.
И наконец в звенящей, повисшей, как занавеска, тишине говорит:
— Это плохо, тогда смерть.
И я начинаю понимать: нечто подкралось незаметно и собирается закусить нами.
Ведь уже второй раз в Академии Тёмного Колдовства звучит страшное и злое слово — смерть…
Глава 9, в которой я упала…
Конечно же, я не слышала о крысорах. Феи не должны разбираться в тёмных народах, особенно, давно сгинувших. А вот то, что Злобинда о них помнила, — хорошо. В её случае логично — тёмная же.
Здесь я позволяю ей вести и даже не сопротивляюсь.
Мы вдвоём левитируем Галета на импровизированную кушетку из сдвинутых стульев, предварительно погрузив нашего хвостатого кавалера в Беспробудный сон.
Проректор Ши-Ворот накладывает заклинание неслышимости, и только тогда, усевшись в кресла созерцания, что стоят у постамента Книги-Всех-Историй, мы готовимся слушать.
Правда, книга и не спешит шелестеть страницами. Поглядывает на нас, будто оценивает, стоит ли доверить таким, как мы, самое ценное, что у неё есть — истории. Напоминает старушку, перебирающую сундук с приданным, где каждая вещь хранит воспоминания.
