) Я не слышу. (С виноватой улыбкой глядит на Геру.) Я оглох, Гера. Напрочь оглох.
Гера. Что ты гонишь? Ты же ночью слышал, как ворковала душа Немой. Сам ведь рассказывал!
Алек. Прости, я соврал…
Гера. Что, соврал? Брехло поганое!
Алек. …В тот момент я испугался, что останусь один, что ты бросишь меня и погоню… и придумал тот звонок. Будто я слышу душу Немой — ясно-ясно, как прежде… (Спрыгивает с мотовездехода.) Ну, я пошел. Мне край нужно попросить.
(Алек направляется в сторону церкви, крестится и замирает на пороге. Тут же замолкает на колокольне колокол.)
Гера. Тьфу, ну и хрен с тобой! Я тоже не намерен тут торчать. (Оборачивается к девушке.) Ксюха, а ты остаешься.
(Девушка вздрагивает всем телом, делает неясное движение, словно намеривается выйти из вездехода.)
Я сказал: сидеть! Будешь охранять наш трактор. (Спрыгивает наземь, пересекает улицу и входит в зал игровых автоматов.) Привет, парни. (Приветствует невидимого администратора.) Ого, да у вас не компьютер, а настоящий однорукий бандит! (С изумлением рассматривает игровой автомат — допотопный, еще с рычагом.) Где это вы такого динозавра откопали? Прикольно… Почем у вас жетоны? Отсыпьте для начала полсотни. И налейте-ка мне стаканчик виски. Водится у вас такая хрень?.. Погоди, что за бутылка, «Ред Лейбл»? Ладно, сойдет.
(Невидимая рука протягивает Гере стакан виски и тарелку с игровыми жетонами.) Та-ак. (Садится на стул против автомата, опускает в щель жетон и дергает за рычаг; раздается скрип и визг набирающих обороты барабанов.) Вот это жесть! Что это он у вас скрипит, как инвалид войны? (Дергает за рычаг, останавливает барабаны — проигрыш.) Черт, ни хрена. Ну ладно, погоди! (Бросает новый жетон, снова запускает барабаны и замолкает.)
(Алек осторожно входит внутрь небольшой церкви, снова останавливается и озирается.)
Алек. Как здесь все не так, как снаружи. Там — шум, гам, какие-то дела, ненужные люди, один сплошной напряг. А здесь… даже запах неземной. Немного тошнит, кружится голова, и ноги начинают дрожать. (Пауза. Медленно приближается к иконостасу.) В последний раз я был в церкви, наверно, лет десять назад, на Пасху. Меня привела мама. Она стояла перед такой же иконой… (Становится слева от Царских врат против иконы Божией Матери.) Или, может, напротив той (переводит взгляд вправо, на икону Иисуса Христа), шептала и о чем-то просила, просила… А я тогда ни о чем не просил. Мне едва исполнилось 17, я был молод, здоров и, главное, ужасно самоуверен. Я не нуждался ни в чьей помощи и откровенно изнывал от скуки. А мать продолжала молить у Бога горячим, взволнованным шепотом: «…Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» А мне, мне верни слух, я желаю, нет, прости, Господи, я прошу Тебя сделай так, чтоб я снова мог слышать душу Немой женщины; я оглох, Господи, с некоторых пор я больше не слышу души, наверно, я выздоровел, стал нормальным, как все; а я не хочу, как все, Господи, лучше уж как раньше: пусть больной, зато не глухой; я простой бандит, мне приказали преследовать и убить человека, Немую женщину, и я обязан это сделать, но… говорю же тебе, Господи, я разучился слышать ее душу, а мне без этого никак нельзя, без такого дара нельзя, Господи… иначе я сам перестану быть человеком… (
