Борису ужасно захотелось есть.
— Господа солдаты, — по-хорошему обратился он к конвоирам, — нельзя ли мне съестного какого-нибудь купить? И на вашу бы долю пришлось!
— Другому бы человеку, — назидательно ответил старший солдат, обращаясь как бы не к Борису, а к своему напарнику, — другому разве ж мы не дозволили? Что ж мы, не христиане? С милой душой! Но на этого шпиёна мне даже смотреть-то и то противно! Отправил бы его к Троцкому в штаб, да и дело с концом! Так ведь охвицеры наши покуда бумаги все оформят… Вот у красных с энтим просто — отвели в овраг, да и угобзили бы по самые микитки…
Борис вздрогнул — приходилось ему слышать все эти словечки, пока ехал поездом до Орла. У красных говорят — «к Духонину в штаб», «к Колчаку для связи», у этих — «к Троцкому», а суть одна — к кирпичной стенке и залп…
«Что б тебя, сволочь бородатую, самого комиссары к стенке поставили!» — в сердцах пожелал он.
Мимо по улице прошла, печатая шаг, колонна гвардейцев-корниловцев — офицерская выправка, новенькая форма, нашивка на рукаве с мертвой головой и скрещенными костями — Молодая гвардия, участники Ледяного похода[2]…
С этих гвардейских именных частей — вначале полки дроздовцев, корниловцев и марковцев, потом дивизии — началась в восемнадцатом году Добровольческая армия. Они совершили в феврале восемнадцатого легендарный Ледяной поход. Их называли в Добрармии Молодой гвардией, они считались самыми надежными частями, их бросали на самые трудные участки фронта.
— Ишь, маршируют, — покосился на корниловцев тот же самый вредный солдат, что не позволил Борису купить еды, — гвардия, так ее разэтак… Коли ты гвардия, так ты на фронт иди, красных воюй, а то они тут, в покое, ошиваются.
— Ну ты, Митрич, уж на всех зол. Эти-то, видно, только для передышки сюда присланы, раны залечить, а после опять на фронт…
— На фронт, на фронт! Я тебе, Антонов, вот что скажу, мне верный человек сказывал, при кухне кашевар, а уж они-то все первые знают: сейчас приказ такой вышел от самых главных енералов — как красных в плен-то возьмут, им нарочно таку форму надевают, с мертвой-то головой. И погоны, и енблему-то эту мертвую так крепко пришивают, чтобы никак уж не отодрать было.
— А для чего ж такое, Митрич? — с уважительным интересом спросил Антонов.
— Дурья ты, Антонов, башка, как тебя от сохи-то взяли, так ты и не поумнел нисколько. Они же в этой форме к своим перебечь не могут, потому как красные таку Молодую гвардию в плен не берут, что корниловцев, что дроздовцев… Сразу расстреливают, к Духонину, говорят, в штаб. Вот пленным и приходится в той форме против своих воевать.
