Неожиданно дверь отворилась, и на пороге появился господин средних лет в золотом пенсне и форме подполковника. Форма не вязалась с чрезвычайно штатским и как бы довоенным обликом вошедшего. Чуть седые, слегка редеющие волосы, острая — клинышком — профессорская бородка… Борис немедленно вспомнил это лицо — в прежней, петроградской, жизни господин этот звался профессором Горецким и читал на юридическом факультете уголовное право. Борис встретился с профессором взглядом и прочитал в его глазах встречное узнавание. Он собрался было обратиться к Горецкому и открыл уже для этого рот, но профессор сделал едва уловимое движение бровью, остановив его, и повернулся к штабс-капитану:
— Что я вижу, Карнович? Вы за старое принялись? Этот мордобой, эти ваши методы! Мы с вами не в махновском застенке! Вы мараете священный добровольческий мундир!
Борис с удивлением наблюдал, как переменился при этих словах мягкий и штатский с виду профессор: лицо его застыло и отчеканилось в бронзовую свирепую маску, пенсне слетело, заболтавшись на черном шелковом шнурке, и оттого глаза Горецкого приобрели неожиданный холодный презрительный блеск. Даже фигура его вылилась в мощную и напряженную форму, к которой удивительно шел строгий офицерский френч.
— Ваше высокоблагородие! — растерянно и зло проговорил Карнович. — Это же турецкий шпион и убийца! С поличным пойман! Какие тут могут быть антимонии! Выбить из него признание, пока с мыслями не собрался да не выдумал себе каких-нибудь оправданий!
— Господин штабс-капитан! — оборвал его сурово подполковник. — Извольте не называть подозреваемого шпионом и убийцей, пока ни то ни другое обвинение не доказано! Какие у вас есть основания к такому скоропалительному вердикту?
— Господин подполковник! Ваше высокоблагородие! — Карнович подошел ближе, и Борис увидел, что зрачки его снова болезненно расширились. — Ваше высокоблагородие, мы ведь не в суде присяжных, мы в контрразведке, здесь всякое промедление смерти подобно!
— Вот-вот, любезнейший Людвиг Карлович, вы мне и объясните, почему человек, обвиняющийся в заурядном убийстве, попал к нам, в контрразведку?
— Сегодня на рассвете поступил сигнал от лакея гостиницы «Париж», некоего Просвирина, о подозрительных звуках в номере этого господина. При обыске обнаружили его там наедине с трупом неизвестного, заколотого кинжалом. Комната изнутри закрыта была на засов, так что, кроме него, некому…
Подполковник, который тем временем присел к столу и что-то быстро написал на листке бумаги, поднял глаза на Карновича и спросил:
