– Сева, я хотела с тобой посоветоваться, – сказала Татьяна Геннадиевна, вешая на крючок кухонное полотенце. – Я думаю, не попробовать ли мне жарить семечки на продажу. Вон тетя Зоя вообще живет на этих семечках.
– А как их продавать? – механически спросил Сева, хотя знал ответ.
– Да тут, на пятачке. Там же сейчас стоят, торгуют.
Внутри у Севы будто что-то защемило: показалось, что если мать туда уйдет, то сделает еще один шаг от него. Тетя Зоя была матерью отчима – бойкой, любящей и несправедливой матерью, всю жизнь работающей на своих гулящих детей, не видящей их пороков. Эти люди принесли в их дом жестокость, мелочность и сочетающийся с крайней ленью прагматизм. Сева понял, что мама уже приняла решение, что муж ее уже обработал, как он умеет, когда не ему самому нужно будет жар загребать.
– Мам, если ты туда пойдешь, ты оттуда уже не вылезешь.
– Не поняла. А что в этом такого? Я вообще-то сейчас на своей основной работе мусоропроводы чищу – и ничего.
– Поищи что-нибудь другое. Зачем сразу браться за самое…
– А что я еще могу? Институт я так и не закончила. Куда меня возьмут?
– Я не хочу, чтобы ты продавала семечки. Мы же и так прожить сможем.
– А что мы видим? Насте к школе нужна обновка, да и что у нас холодильник пустой? Вы у меня растете, ничего не видите! Мне тоже иногда хочется чего-нибудь вкусненького.
Татьяна Геннадиевна подошла с бутылочкой к кровати, по которой ползала маленькая Света. Когда мама взяла ее на руки, та немедленно открыла рот и, поторапливая, взмахнула рукой, в которой сжимала погремушку. Сева присел на кровать рядом с матерью и стал смотреть, как малышка ест. Мама тоже замолчала. Это была минута безмятежности. Сева смотрел на чистое личико, на светлые кудряшки, которые было жалко срезать, на веселые, но сейчас такие сосредоточенные серые глазки. Поднял взгляд на маму, она тоже взглянула на сына с редкой нежностью, для которой в их жизни почти не оставалось места. Ее глубокие темно-серые глаза, так легко туманящиеся, сейчас были ясны. Они встретились взглядами и невольно без причины улыбнулись друг другу.
– Севка, какой ты у меня большой вырос, – произнесла Татьяна Геннадиевна.
– Да, – просто ответил Сева.
Он встал, прошел в их маленький зал, напротив телевизора поставил гладильную доску и включил тяжелый утюг. На диване лежал огромный ком высохших пеленок.
Окончив кормить, мама утерла Свете ротик и снова пустила ее на кровать. На ней с краю лежали большие подушки, через которые восьмимесячный ребенок не смог бы легко перебраться.
