Но когда Сева выходил из его девятиэтажки, он удивлялся, что вокруг тот самый Волгодонск, в котором он еще недавно жил. Изнутри этого дома город было не узнать. Сева подхватил там какую-то старую бесформенную шляпу – вещь, в их семейной квартире немыслимую, – и, примерив раз, получил ее навсегда. И вот он шел в этой шляпе, художник среди людей, глядел с удивлением на город последней советской стройки, в котором так и не успели вырасти деревья, и понимал, что и сам он уже какой-то другой. «Люлей бы не выхватить», – мрачно подумал он, проходя мимо молчащей компании подростков в этой шляпе.
А на хеллоуин в общаге Сева целовался со Светкой. Та вошла без стука в гриме то ли феи, то ли ведьмы – Сева не разглядел, потому что фея впилась в него, чистившего картошку в обличии старого седого демона. Этот поцелуй давно назревал. Но через минуту она вырвалась и попыталась порхнуть к двери. Демон ухватил ее за юбку – та чуть не стянулась.
– Ты думаешь, что со мной так можно? – сипло спросил Сева откуда-то снизу.
– Феям все можно, – сказала она и убежала.
Сева поднял брошенные где попало картофелину и нож. И чем обыденнее были его действия, тем сильнее жег демонический гнев. Ты, девочка, кажется, не понимаешь, во что ты вляпалась. Наша бабочка решила полетать над вулканом. Наша летунья дразнит чудовище. Я просто сожру тебя, милая. Я накажу тебя за твою легкость. Сева не узнавал этого голоса, звучащего в голове, но он странным образом нравился ему.
По городу было расклеено несколько черно-белых афиш. На них было крупно: «Всеволод Калабухов с программой “Оскомина”», мельче – «стихи, мелодии, голос», еще мельче – логотип творческого объединения «М’Арт», которое в процессе написания афиши придумал Егор, и – «вход свободный».
Сева приехал за сутки до вечера. Захватил пачку своих книжек – и сразу по приезде пошел отнести две штуки в юношескую библиотеку в соседнем доме. Он зашел туда – и что-то в груди защемило, как будто он вошел в намоленный им самим храм, в котором ему впервые открылся замысел самого себя. И в храме этом у кого-то хотелось просить прощения. Причем совсем не за украденный когда-то томик Достоевского. За столом сидела женщина, которую он сразу узнал – а она его. Сева не помнил, как ее зовут, но она была тогда – среди бардов. Она общалась с Сергеем, который коллекционер. Она никогда не открывала рта, когда звучала музыка, – никаких разговоров. Да, и она слышала, как он поет. У нее были большие лучистые глаза – княжна Марья у маленького очага культуры.
