На борту, прямо на палубе, двое молодых парней, тощих и длинных, словно нарочно подобранных для контраста, возились с каким-то механизмом. Руки и лица были измазаны маслом.
— С нами пойдет, матросом, — он кивнул на меня.
Парни приняли сообщение равнодушно, им явно было все равно.
— Сын мой и племяш, — пояснил Леша.
В грязноватой рубке он кивнул мне на сиденье, обтянутое драной красной кожей, приделанное в стороне от штурвала.
— Тебе б, конечно, накинуть чего. Я погляжу, но на такого медведя у нас навряд ли есть. Тут пока побудь, мне по хозяйству надо пошуршать.
Леша словно отпрашивался, а я был вовсе не прочь побыть один, чертовски длинный выдался день и закончится, похоже, нескоро.
— Ау, спишь?
— Я? Нет. — Как ни удивительно, кажется, действительно задремал.
— Димка, — он похлопал длинного и тощего по плечу, — сын мой. А это Шайтан, я тебе рассказывал. Ну, когда мы…
Леша затянул битую молью боевую историю. Конкретную я не помнил, но все они на одно лицо. Мы были лихие удальцы, и они были ребята жесткие и умелые, но, конечно, не с нами тягаться. И с девками мы были лихие удальцы, и в бане, и на танцах. Сын явно слушал побасенку не в первый раз и минут через десять сбежал, сославшись на срочное корабельное дело.
Собеседник Лехе был не нужен, ему была нужна сочувствующая аудитория. Я послушно поддакивал, азартно вспыхивал улыбкой, хлопал по колену. Терпеть не могу все эти вечера легенд и воспоминаний. В особенности скверно, что нас только двое. Когда собираешься хотя бы втроем, они без помощи и участия сами перебрасываются воспоминаниями, перебивая друг друга.
Байки у Лехи были частью незнакомые, частью знакомые смутно, хотя по случаю радостной встречи он отбирал те, где главная роль отводилась парню, отдаленно напоминавшему меня. Не был я, конечно, никогда таким ловким и удачливым хитрецом, а был, как всегда, запоминавшейся каланчой на полголовы длиннее самых рослых. Еще я был тогда большим балагуром и рассказчиком, почти осознанно сочинял байки по мотивам боев и попоек (еще вопрос, что опасней). Выдавал удачное совпадение за хитрую задумку, невнятный ответ переделывал задним числом в колкую насмешку, в общем, усердно ароматизировал нашу тяжелую жизнь. Пройдя несколько человек и много лет, байки отполировались до блеска и приобрели совсем уже невозможный сюжет. Два, три поколения — и можно искать Гомера для новой «Илиады», где мне бы досталась роль Гектора или Ахилла. Впрочем, следующего поколения рассказчиков, кажется, не предвидится.
