— Мог ли подозреваемый вести огонь из вашего оружия?
— Нет.
— Почему?
— В соответствии с уставом и правилами на оружии стоит СРС.
— Что стоит?
— Система распознания стрелка. Электроника. Только на кого настроено, может стрелять.
— У защиты больше нет вопросов.
— Обвинение?
— Да. А как вы объясните, что один из ваших товарищей убит именно из вашей винтовки?
— Не может быть, — тупо произнес капрал.
— Протестую, — подскочил Гриша, — в деле отсутствует баллистическая экспертиза.
— Полные данные баллистической экспертизы еще не получены, но калибр совпадает, это уже известно совершенно точно.
— Калибр, — ухмыльнулся боец, — так тому калибру сто лет в обед. Под него стволов не перечтешь.
Зря потратились. Автомат наверняка отстреливали, рано или поздно станет понятно, что он врет. Потом, даже если в мою пользу будут свидетельствовать Иисус, архангел Гавриил и пророк Мухаммед, все равно ни за что не отпустят.
Объявили длинный перерыв, скорее на ужин, чем на обед. Меня отвели в специальную комнатку, забитую адвокатами. Всюду были пироги, куски пиццы, сэндвичи, гамбургеры, салаты в пластиковых коробках, картонки с иероглифами. За едой служивые не отвлекались от бумаг и электронных дисплеев, перекликаясь терминами своего боевого жаргона.
Гриша что-то мне увлеченно втолковывал. После еды зубы, или что там у меня во рту оставалось, разболелись еще сильнее, а в сон начало клонить совершенно невыносимо. Я пытался проникнуться паутиной подпунктов, но выходило скверно. Кетман был так боевит и собран, что я спросил:
— Гриша, такое впечатление, будто ты всерьез надеешься меня вытащить.
— Конечно. Конечно. — Он посмотрел в глаза.
Позвали в зал. Обвинение и защита вновь погрузились в обычную тягомотину. Они обсудили моего несовершеннолетнего ребенка, есть ли у меня постоянное место работы и жилье, привлекался ли я прежде. Когда они добрались до амнистии двадцать пятого года, я, видимо, заснул.
— Вставай, засранец.
Меня больно тыкали под ребра. Я, еще не до конца проснувшись, перехватил и рванул, только потом повернувшись. В руках у меня была, как выяснилось, резиновая полицейская палка. Караульный, влетевший в стекло лицом, дергал в ужасе пистолет из застегнутой кобуры. Я показал ему ладони в знак примирения и протянул палку. Он рванул ее изо всех сил, боясь, наверное, что я передумаю.
— Вы закончили? — ехидно спросил судья. — Можно начинать? Я, судья Адмиралтейского районного суда города Санкт-Петербурга… — монотонно зачитывал он, — в присутствии… с участием… проживающего…
